Страшно трудный возраст: Что говорит о подростках жанровое кино

Анна Романюк Июл 7, 2020 2346

Подростковый возраст — одна из самых страшных вещей, которые происходят с человеком, поэтому кинематограф относится к фильмам о тинейджерах и для тинейджеров с особой теплотой и стахановским рвением: даже при явном перепроизводстве ресурсов этой темы хватит на несколько поколений вперед. Попробуем разобраться, по каким законам работает подростковое жанровое кино.

Подросток — относительно молодой термин. Считается, что исследователи «заметили» отдельный период между детством и взрослой жизнью только во второй половине XIX века. Что до кинематографа, то проблемы пубертата оставались без должного внимания вплоть до 1950-х — и в первую очередь за появление тинейджеров на экране ответственны небольшие студии во главе с American International Pictures (AIP), основанной в 1954 году.

В пятидесятые телевизор перестал быть роскошью и поселился почти в каждой американской гостиной. Этот ящик не только отодвинул радио, но и начал съедать значительную долю прибыли кинотеатров и, следовательно, киностудий. Пока неповоротливые мейджоры искали способ вытащить зрителей из дома, основатели AIP Джеймс Николсон и Сэмюэл Аркофф обратились к тем, кто в принципе игнорировал семейные посиделки в компании теледиктора. Аркофф предположил, что самая прибыльная аудитория в сложившейся обстановке — это 19-летние мужчины. Послевоенный беби-бум только набирал обороты (количество тинейджеров в США выросло с 5,6 в 1946-м до 11,8 миллионов в 1960 году), но уже перепахал культурный ландшафт, и было бы глупо этим не воспользоваться.

Мы поняли, что молодые люди не только хотят улизнуть из дома, но и готовы при этом тратить деньги, — объяснял Аркофф, — многие из них работали в пригородных сетевых ресторанах вроде McDonald’s и могли позволить себе развлечься. У них была своя одежда и музыка, а теперь они хотели смотреть свои собственные фильмы.

Кинотеатры AIP выбирала соответствующие: студия целенаправленно снимала для драйв-инов. Мейджоры вроде Metro-Goldwyn-Mayer и Universal считали, что в таких местах заканчивают свой путь фильмы, от которых отказались даже бакалейные лавки, да и взрослой аудитории переоборудованные фермерские поля казались неудобными, шумными и грязными. Но для подростков пригородные площадки стали вторым домом. Ведь здесь можно было влиться в стаю таких же либо, наоборот, отгородиться ото всех в салоне машины.

AIP снимала быстро, дешево и настолько просто, что их фильмы можно было начинать смотреть с любого момента — на случай, если зритель вдруг застрял в пробке. Студия не брезговала воровать идеи у «больших дядек», но имела смелость доводить их до абсурда. Аркофф емко расписал выбранную тактику, расшифровав свою же фамилию:

Захватывающее действие (Action);
Революционность тем (Revolution);
Убийство (Killing);
Красноречивые диалоги (Oratory);
Фантазия (Fantasy);
и иногда Блуд (Fornication).

Вскоре всем стало очевидно, что эта формула прекрасно работает. Некоторые драйв-ины зарабатывали в неделю до 60 тысяч долларов — больше, чем любой кинотеатр в центре города в горячий сезон. На каждую ленту с Джеймсом Дином «бэшники» отвечали целой обоймой своих бунтарей — пусть не таких лощеных, но более раскованных. Достаточно взглянуть на постеры и слоганы тех фильмов, чтобы понять, почему они привлекали свою аудиторию.

Кроме фильмов про байкеров, малолетних мобстеров и пляжные вечеринки в каталоге хватало триллеров и хорроров. Это не удивительно: с одной стороны, подростки того времени были не только самой многочисленной, но и самой пугающей прослойкой. Беспокоили они не только своих родителей: по некоторым данным, число малолетних правонарушителей выросло на 55% с 1948 по 1953 год. С другой стороны, новое «потерянное поколение», получившее в наследство ядерную угрозу и расовую сегрегацию, пыталось найти выход своим тревогам. Поэтому то, о чем было страшно говорить вслух, в гипертрофированном виде оказывалось на экране. Монстры и апокалиптические сюжеты о космических захватчиках притягивали наэлектризованную публику. Сегодня такие фильмы смотрятся беззубо, но тогда они били прямо по оголенному нерву.

Запала AIP хватило до конца 1970-х, пока студия не стала убыточной. Рок-н-ролл умер, и гротескная бутафория больше никого не очаровывала. Так и не вписавшись в новые реалии, компания прекратила выпуск фильмов в 1980 году. Иронично, что сегодня товарный знак AIP, когда-то заткнувшей за пояс мэйджоров, принадлежит одному из подразделений Metro-Goldwyn-Mayer. Но до того, как уйти в закат, маленькая шумная студия успела навсегда изменить американскую киноиндустрию. Здесь начинали свой путь Роджер Корман, Джек Николсон, Роберт Де Ниро, Мартин Скорсезе, Фрэнсис Форд Коппола, Дэвид Кроненберг, Деннис Хоппер и другие маститые киноделы. Фирменные приемы би-муви по сей день без зазрения совести используют в высокобюджетных блокбастерах. Но интереснее всего то, что AIP доказала потенциальную рентабельность подростковой тематики, особенно если речь идет о жанровых фильмах.

Кадр из фильма «Подростки-зомби» (1959)

Со времен первых AIP-овских монстров подростковый хоррор успел ненадолго исчезнуть с экранов, вклиниться в контркультуру, а затем стать заметной частью мейнстрима. В 1960-е казалось, что публика устала от кричащих тинейджеров, но затишье кончилось, когда в прокат один за другим вышли поворотные «Последний дом слева» (1972), «Техасская резня бензопилой» (1974) и «Черное рождество» (1974). Эта волна не была тепло принята ни критикой, ни консервативной публикой, но стала популярной у молодежи. Та же «Резня» из-за невиданной ранее жестокости была запрещена к показу в нескольких странах, но дурная слава не помешала собрать 26,5 миллионов долларов в домашнем прокате.

Дальше — больше. В 1980-е, когда поколению MTV и VHS уже не нужно было отвоевывать место в сетке вещания, киноманьяки стали попадать на футболки и плакаты едва ли не чаще, чем Мадонна или Metallica. Казалось, что после себя подростковые хорроры оставили выжженную почву и утомленных франшизами зрителей, но в 1990-е жанр переродился, сделав ставку на собственные клише. Смирившись, что все уже придумано, мейнстримный хоррор обратился к городским легендам и слэшерным стереотипам. Поперечным срезом этой ревизии можно считать реконструкции Уэса Крэйвена во франшизе «Крик».

То, как продолжает развиваться жанр в новом тысячелетии, с трудом поддается четкой систематизации. В прокате до сих пор много фильмов, обкатывающих заезженные маршруты как с серьезной миной, так и по конвейеру пародий. С другой стороны, эксперименты с формой перестали быть чисто фестивальным трендом, и расплывчатый ярлык «постхоррор» все чаще вешают на фильмы из широкого проката. Обновленное поколение монстров помогло зрителю пережить и глобальный кризис рубежа тысячелетий, и персональные апокалипсисы всех мастей, а еще перестало стесняться классовых, расовых и гендерных вопросов. Но, хоть сценарии и пишутся с поправкой на современные зрителю страхи, в подростковом кино можно выделить универсальные мотивы, кочующие из десятилетия в десятилетие.

Не твое тело

Кадр из фильма «Я был подростком Франкенштейном» (1957)

Первым был экранизирован страх перед собственным телом. Еще в 1950-е на экран пачками попадали ужасным образом преобразившиеся подростки. «Я был подростком-оборотнем» (1957), «Я был подростком Франкештейном» (1957), «Подростки-зомби» (1959) и подобные фильмы задумывались как ответ классическим юниверсаловским монстрам, но публика наделяла их своими смыслами. Самым хитовым стал «Я был подростком-оборотнем»: довольно прямая метафора быстро нашла отклик у тинейджеров, тоже перестававших узнавать себя в зеркале. Для подростка собственное тело начинает выглядеть монструозно: меняются пропорции, начинают расти волосы, у парней ломается голос, контролировать себя удается все хуже.

Спустя десятилетия этот мотив не только не утратил популярности, но и заметно раскрепостился. И примечательно, что все чаще в фокусе оказываются молодые девушки. Откровенные разговоры о женской физиологии и сексуальности до сих пор считаются табу как у приверженцев строгих религиозных традиций, так и среди вполне светской публики. Поэтому перенос этой проблемы в жанровое кино, позволяющее обойти прямолинейные формулировки, но в то же время утрировать картинку, стал логичным ответом на возникшую потребность в дискуссии.

Кадр из фильма «Оборотень» (2000)

Канадский «Оборотень» (2000) — наверное, самый популярный фильм на эту тему. В знакомой истории про полнолуние и оборотней легко расшифровать страх перед пресловутым превращением девочки в женщину. Страшное на экране стартует в тот момент, когда у героини начинается первая менструация. И судя по развитию событий, женская сексуальность пугает окружающих мужчин даже больше, чем самих женщин. Особенно иронично в этом свете выглядит сцена, в которой героиня, сидя в ванной, пытается сбрить волчью шерсть бритвенным станком. Рутинные бьюти-процедуры в таком свете уже выглядят не просто как соблюдение правил общественно-эстетического договора, но и как еще одно средство укрощения тела.

Иногда трансформация подчеркивает, что в какой-то момент созревание пошло не по плану, и новые желания не вписываются в одобренный большинством реестр. В фильме «Джек и Дайан» (2012) животное и хищное противопоставляется зарождающимся между главными героями романтическому и эротическому чувствам. Ликантропия в этом случае подчеркивает инаковость и потенциальную опасность этих порывов: зритель наблюдает за сложной историей романтических отношений двух девушек.

Поймаю — накажу

Кадр из фильма «Последний дом слева» (1972)

Следующая большая несправедливость, с которой приходится мириться каждому подростку, — неразрывная связка «приключение и наказание». Строго говоря, это по-новому декорированный фольклорный сюжет, знакомый каждому с детства. Подавляющее большинство народных сказок строится на паре нарушенного запрета и неминуемой расплаты.

Реальным подросткам приходится считаться с кучей правил в диапазоне от скучных до глупых, и все они, как назло, мешают развлекаться. Взрослые настаивают, что ослушание может стоить не только карманных денег и проблем с зубами, но и жизни. Справедливости ради к некоторым советам все же лучше прислушаться, и хорроры довольно доходчиво иллюстрируют последствия беспечных поступков. Условно такие фильмы можно разбить на три группы.

Не входить

Кадр из фильма «Гончие любви» (2016)

Первыми в списке будут бесчисленные вариации на тему запретных локаций, где (гипотетически) происходит все самое интересное. Экспедиция за новыми впечатлениями, закончившаяся кровавой баней, сама по себе выглядит как готовый сценарий для слэшера или сплэттера. Меняются лишь декорации. Каноничный пример — уже упомянутый дебютный фильм Крэйвена «Последний дом слева», в котором две школьницы нарушают родительский запрет и сбегают на концерт, но оказываются в плену у сбежавших из тюрьмы преступников. Многим позже в похожую ситуацию попадает героиня из «Гончих любви» (2016), вместо тусовки у одноклассника угодившая в подвал к серийным маньякам. В обоих фильмах приманкой становились наркотики — еще один популярный катализатор всех бед.

Набор юного химика

Кадр из фильма «Я пью твою кровь» (1970)

Драгсплотейшн стал оформляться в отдельный поджанр в 1930-е годы и состоял в основном из пропагандистских фильмов о вреде марихуаны. Это были прямолинейные и довольно целомудренные басни о наивных девушках, стремительно пикирующих от первой затяжки на вечеринке до плотной зависимости, тюрьмы и всяческого остракизма. Названия были более чем красноречивы: Assassin of Youth («Убийца молодости», 1937), Reefer Madness («Косяковое безумие» или «Прокуренные мозги», 1936), The Pace That Kills («Ритм, который убивает», 1935). В золотой век эксплотейшна наркотики стали ассоциироваться не просто с моральным разложением, но и с сатанизмом и жертвоприношениями. Завершающим штрихом к образу опасного наркопотребителя обычно становилась субкультурность, в чем немалая заслуга семьи Чарльза Мэнсона. Пока хиппи доказывали, что они всего лишь хотят мира во всем мире, киношники продолжали рисовать их безжалостными кровопийцами — как в «Я пью твою кровь» (1970). Но даже когда цветные балахоны сменились косухами и цепями, пагубные привычки оставались предсказуемо неизменным дополнением.

В современном хорроре наркомания уже не настолько привязана к субкультурам (разве что в фильмах с очевидным ретроналетом вроде «Рейнджера» (2018) про панк-шпану), и наркоманами на экране могут оказаться среднестатистические подростки. В целом наркозависимость все чаще рассматривается не как обратный социальный лифт к статусу деклассированного элемента, а как требующая лечения болезнь. Но метафоры последствий все еще остаются пугающими: достаточно вспомнить спецэффекты из ремейка «Зловещих мертвецов» (2013), который многие расшифровали как оду рехабу.

Кадр из фильма «Жабья тропа» (2012)

Если допустить, что подростковый хоррор не ограничивается строгим возрастным цензом персонажей, но обусловлен скорее соответствующим вайбом, то стоит упомянуть фестивальный хит «Жабья тропа» (2012). Вязкий и давящий фильм практически целиком построен вокруг экспериментов с подсознанием. В финале героиня буквально исчезает, но зрителю дают понять, что виной тому были не только запрещенные вещества. Еще более жутким фильм делают закадровые подробности. В съемках принимали участие непрофессиональные актеры, изображавшие по сути самих себя, и с главной актрисой это сыграло злую шутку. Осенью 2012 года, сразу после премьерных показов фильма на летних фестивалях, Сара Джонс умерла от передозировки.

Половое воспитание

Кадр из фильма «Убийства в Черри-Фолс» (2000)

Еще один враг юношества — это секс. Секс до брака, незащищенный секс, беспорядочный секс, однополый секс — в общем, любая физическая близость, которую можно определить как греховную. Кодекс Хейса долгое время не позволял показывать «это» где-либо кроме полулегальных грайндхаусов, но даже они не позволяли себе больше, чем образовательные фильмы или, опять же, кинобасни, предостерегающие молодежь от распутства. После цензурной оттепели 1960-х обнаженка стала чуть ли не жанрообразующим элементом не только из-за ориентации на мужскую аудиторию, но и потому что фильмы ужасов как элемент контркультуры поддакивали начавшейся в те же 1960-е сексуальной революции. Например, борьба за сохранение нравственных устоев зашифрована в «Техасской резне бензопилой», где кровожадные реднеки символизируют консервативных американцев, недовольных современной молодежью.

В 1980-е эпидемия СПИДа заставила всех испугаться содомии и блуда, и жанр незамедлительно отреагировал на общественные настроения. Это не значит, что сцен секса на экране стало меньше, просто теперь распутные подростки первыми становились жертвами маньяков, а последняя девушка обязательно должна была оставаться невинной. Негласное правило «выживут только девственники» прямым текстом звучит в первой части «Крика» (1996). Также его отзеркалили в менее популярном слэшере «Убийства в Черри-Фолс» (2000), где секс лишь повышал шансы выжить. Многие критики считают, что страх венерических заболеваний подразумевался и в «Оно» (It Follows, 2014).

Кадр из фильма «Похитители тел» (2019)

Другую нежелательную крайность — раннюю беременность — чаще можно увидеть в подростковых драмах. Тинейджеров обычно пугают трудностями ухода за ребенком (не в последнюю очередь материальными) и социальной смертью. О более приземленном и телесном аспекте, с которым бывает сложно справиться и взрослым женщинам, говорят гораздо реже. Тем временем неподконтрольные процессы тела, скрытые от глаз, не просто кардинально преображают, но и переворачивают субъект-объектные отношения с собой: сложно ощущать себя личностью, когда на первый план выходит физиологический функционал. Дезориентация беременного подростка удачно обыграна в комедийном хорроре «Похитители тел» (2019), где школьница незапланированно стала матерью инопланетного захватчика.

Недоверие к взрослым

Кадр из фильма «Я видела, что вы сделали» (1965)

Все вышеперечисленное чаще всего происходит на фоне проблемных отношений с окружающими. Холодная война, эскалированная до открытых столкновений, тянет на вполне самостоятельный сюжет, остальное — вопрос зрелищности и акцентов. Конфликт поколений и школьные войны — сюжеты довольно избитые, но потеряют актуальность, разве что если человечество вступит в эпоху трансгуманизма.

Недоверие к взрослым считается хорошим тоном среди тинейджеров. Даже если оставить за кадром авторитарные замашки и закостенелость, на поверку часто оказывается, что опыт и возраст не обязательно делают умнее и человечнее. К тому же чем дольше человек живет, тем больше у него скелетов в шкафу (или в подвале). Эта простая арифметика подарила кинематографу фигуру соседа, живущего двойной жизнью. На убийцу собственной жены нарываются по телефону девочки из «Я видела, что вы сделали» (1965), сосед главного героя «Ночи страха» (1985) оказывается вампиром, а мальчишки из «Лета 84-го» (2018) весь фильм пытаются доказать, что нашли маньяка в доме неподалеку. Добавьте недоверие окружающих к словам подростков — и перед вами уже не просто зарисовка на тему разрушения соседского сообщества, а целое высказывание про дистанцию между поколениями.

Кадр из фильма «Ночь кометы» (1984)

Другая причина недоверия к взрослым — это поступки, логику которых подростку понять невозможно. А когда взрослые сбиваются в стаи, кажется, что они либо помешались, либо вовсе прилетели с другой планеты. Поэтому неудивительно, что в эксплуатирующем ядерную панику фильме «Ночь кометы» (1984) планету вместе со всеми торговыми центрами наследуют подростки, а причиной бед оказываются слишком самоуверенные взрослые (впрочем, свое они тоже получили: либо превратились в пыль, либо стали зомби). Другой знаковый пример еще более буквален. В уже ставшем классикой «Факультете» (1998) первыми жертвами инопланетных захватчиков были учителя, но все странности в их поведении поначалу списывались со счетов: что взять с взрослых?

Дела семейные

Кадр из фильма «Снежный город» (2011)

Да что говорить о посторонних, если нельзя быть уверенным даже в своей семье. Не зря говорят, что любой найдет что рассказать психотерапевту о родне. Дисфункциональная семья — проверенный ингредиент жанра, которым со времен «Психо» (1960) принято объяснять все странности и беды главного героя. На каждую житейскую проблему в отчем доме найдется достаточно кинопримеров — от комедийных («Битлджус», 1988) до по-настоящему криповых («Реинкарнация», 2018).

Популярный вариант развития семейных отношений в жанровом кино — это болезненная смена состава. Обычно ребенок растет с мыслью, что семья — это некая константа, которая должна служить фундаментом для всего остального. Чем дольше знаешь людей, тем более предсказуемыми и безопасными они становятся, поэтому любые кадровые перестановки ощущаются брешью в броне. Вторжение чужака переживает героиня хичкоковского триллера «Тень сомнения» (1942), в котором новоявленный дядюшка Чарли оказывается не просто самозванцем, а убийцей. Но гораздо чаще речь идет о самых близких родственниках — родителях.

Вряд ли стоит объяснять, насколько травматичным для подростка может быть развод родителей и тем более появление у одного из них нового партнера. Гипертрофированный вариант переживаний по этому поводу растянут на мини-франшизу «Отчим», а, пожалуй, самый пугающий фильм про развод родителей — «Снежный город» (2011), в основу которого легла реальная история. В 1990-х Джон Бантинг, прототип главного героя, решил взять на себя роль локальной полиции нравов и убедил сыновей своей новой подруги стать его подмастерьями.

Ни своих, ни чужих

Кадр из фильма «Колдовство» (1996)

Свойственная подросткам жестокость стала частым мотивом во всех смежных с хоррором жанрах и не раз давала отыграться не только сценаристам, но и художникам по костюмам (вспомним хотя бы droogs из экранизации «Заводного апельсина» (1971) или бравадных клоунов из «Судной ночи»). Разбор нюансов девиантного поведения тинейджеров по-хорошему заслуживает отдельной статьи. Мы же остановимся на том, что мешает подросткам наладить контакт со сверстниками.

Легко вспомнить стандартный для кино список класса: ботаник, новенький, аутсайдер, спортсмен… Дальше все зависит от вкуса (или его отсутствия) сценаристов и режиссеров. Такой набор хорош не только для фрик-шоу вроде «Атомной школы» (1986), но и для напичканных подтекстами фильмов. При должной чуткости на экране можно показать (или увидеть) гораздо больше, чем табель о рангах с вкраплениями мистики или хоррор-брутализма.

Золотой жилой, которую разрабатывает уже не одно поколение хоррормейкеров, стало абсолютное отрицание искренности в тинейджерских сообществах. Подростку нужно держаться за свое амплуа вне зависимости от того, кто его выбрал, иначе есть риск буквально провалиться вниз пищевой цепи. Например, новенький должен смириться и мимикрировать, даже если для этого придется стать вампиром («Пропащие ребята», 1987). А если хватит смелости отказаться, придется быть готовым к тому, что без боя из круга не выпустят («Колдовство», 1996). Искать зачинщика драки бессмысленно, потому что хищник и жертва — две стороны одной медали, так что побеждает тот, кто сможет первым остановиться.

Кадр из фильма «Убить за лайк» (2017)

Не так давно была надежда, что офлайновые ритуалы из школьных коридоров не перекочуют в цифровое пространство, но социальные сети лишь разнообразили способы буллинга. Репосты и лайки стали новым способом самоутвердиться — и снова за чужой счет. Пока прогресс не смог найти полноценной замены физическим контактам, на радость зрителю все снова сводится к старому доброму кровопусканию IRL («Убить за лайк» (2017), «Нация убийц», 2018).

В принципе, школа как таковая уже тянет на отдельного персонажа в подростковых хоррорах. Нахождение в замкнутом пространстве, помноженное на строгую систему правил и ограничений, любого заставит потерять связь с реальностью. Иногда школа буквально становится проводником для потустороннего зла, как в «Суспирии» (1977) или «Феврале» (2015). К слову, до роли Алекса в «Заводном апельсине» Малькольму Макдауэллу уже приходилось играть школьника в фильме «Если…» (1968), где жестокие порядки в закрытом интернате привели к вооруженному бунту. Но реальность снова оказывается мрачнее любого вымысла — думаем, не стоит подробно пересказывать печально известный инцидент, сподвигнувший Гаса ван Сента снять «Слона» (2003).

Кадр из фильма «Слон» (2003)

В жанровом кино хорошего не жди даже от светлых чувств. Найденный партнер часто не дарит, а только отнимает контроль над ситуацией, которая теперь делится на двоих. В лучшем случае выйти из нее успевает только один, второму же остается в двойном объеме разгребать последствия. Иногда так происходит, потому что побег в стиле Бонни и Клайда может быть романтичным лишь в воображении, а в реальности с электрическими стульями серые будни выглядят куда привлекательнее («Пустоши», 1973). Иногда все заканчивается плохо, потому что любой тщательно продуманный план способна разрушить даже такая мелочь, как разозлившийся из-за шантажа извращенец, который по идее должен был спонсировать вашу новую жизнь («Вечеринка с тинейджерами», 2016). А в некоторых случаях — из-за того, что участие в убийстве назойливого отчима — очевидно не тот поступок, который поможет укрепить дружбу («Чистокровные», 2017).

Восстание подростков

Кадр из фильма «Кэрри» (1976)

Очевидно, что при таком количестве стресс-факторов подростковый хоррор не мог обойти стороной ответные реакции. Сюрпризов здесь мало, зато хватает изобретательности (или хотя бы претензии на нее). По законам жанра пострадавшей стороне обычно дают выговориться тогда, когда наладить диалог уже нет никакой надежды, так что приходится переходить на язык грубой силы.

Сценаристы предлагают тысячу и один способ избавиться от накопившегося напряжения, конвертируя его в паранормальное. Каждый сломанный тинейджер хоть раз мечтал обрести силу, которая позволила бы решить все проблемы без особых усилий: наказать обидчиков, превратиться в другого, найти мощного защитника. Хрестоматийный пример — любая экранизация романа «Кэрри». Фигура в окровавленном розовом платье на фоне языков пламени — один из самых узнаваемых и часто цитируемых образов, а также негласный символ годами сдерживаемой ярости. Другими методами действует героиня «Злого духа» (2017), решившая привлечь к неудачным переговорам с матерью третью сторону в лице нечистой силы. Но можно поступить проще и обойтись старомодным колюще-режущим, как героиня «Магистра изящных искусств» (2017), которая взялась очистить студенческий кампус от насильников. Счастливого финала не наступит ни для одной из этих девушек, незаметно для себя превратившихся из жертвы в монстра.

Кадр из фильма «Магистр изящных искусств» (2017)

Другой рабочий вариант — придумать неуязвимое альтер-эго и планомерно в него перевоплощаться, задействуя все подручные средства. Майло из «Трансфигурации» (2016) однажды решил, что школьные хулиганы никогда не посмеют тронуть вампира, да и от семейных проблем бессмертным абстрагироваться куда проще. И не беда, что человеческими зубами прокусывать кожу сложно, ведь можно спрятать лезвие в перьевой ручке, а остальное — ловкость рук. А если от человеческой крови все равно тошнит, объяснение обязательно найдется в коллекции видеокассет с вампирскими фильмами.

Для тех же, кто не готов к активным действиям, всегда остается вариант исчезнуть, оставив за собой красивую легенду, как, например, в «Пикнике у висячей скалы» (1975) или той же «Жабьей тропе».

***

Кадр из фильма «Синева внутри меня» (2017)

Если вернуться от вечных ценностей к современному киношному подростку, то 2010-е наверняка запомнятся как декада, когда было не стыдно копаться в себе. Но сегодня самый сложный трюк — не в том, чтобы заткнуть уши и услышать внутренний голос, а в том, чтобы набраться смелости выслушать до конца. Борьба с собой изживает себя как жанр, потому что оказалось, что с врагом нужно не воевать, а учиться сосуществовать. И в таком контексте личное продолжает быть политическим: этот взгляд на возникающие проблемы дополняет и ощущение важности собственных слов, подаренное соцсетями, и обострившуюся дискуссию о любой дискриминации, феминизме и меняющейся морали. Сместившийся на психологию фокус уже не настолько нуждается в экшне, для этих тем хорромейкеры выбирают иные техники — слоубернер и другие поджанры со спокойным ритмом.

В фильмах последних лет часто интересен не финал, а то, что будет после титров. До смерти напуганная своей трансформацией Миа из «Синевы внутри меня» (2017) завершает превращение в русалку и уплывает в море, которое явно будет к ней более доброжелательно, чем люди. Тельма из одноименного фильма отделяет себя от консервативных родителей и доказывает, что ее способности, считавшиеся патологией, — не проклятие, а ценный дар. Гретель из последней экранизации известной сказки учится видеть в своем положении не только жертвенность, но и источник силы. Даже в Жюстин из «Сырого» (2016), казалось бы, загнанная в угол не самой комфортной правдой, имеет все шансы ее принять. На фоне таких героинь их товарищ по несчастью из фильма «Дэниел ненастоящий» (2019), избавившийся от своего чрезмерно маскулинного и опасного альтер-эго банальным самоубийством, выглядит старомодным и несколько инфантильным. Потому что умение ужиться с самим собой — пожалуй, одна из главных черт, которая отличает детей от взрослых.