Интервью с создателями фильма «Омут» – дониконианское пение на фоне пейзажей Васнецова

Заинтересовавшись новым отечественным постхоррором «Омут», Дмитрий Бортников поговорил с режиссёром проекта Денисом Крючковым и сценаристом и продюсером Ольгой Лоянич про идею проекта, секты и возможное продолжение этой истории.

Дмитрий Бортников: Ольга, расскажите, как родилась идея картины?

Ольга Лоянич: Идея картины родилась из личного опыта преодоления и изживания из себя стереотипных женских страхов, табу, социо-ролевых ожиданий, воспитанных нашим обществом и культурой. У меня получилось пройти этот путь, вернее, только часть пути, ведь он длинный. И то, что страшило, при правильном осознании – стало поворотной точкой и принесло силы. Мучившие кошмары отпустили. Оказалось, по этому пути уже идут многие и излечивают свою раненность, обретают силу и свободу. Но на этом пути стоит страж – Страх.

«Иди на страх» – оказалось не только лично моим ключом к преодолению своих травм. Это работающий инструмент, признанный и используемый прогрессивным мировым сообществом. Конечно же, мои травмы не идут ни в какие сравнения с травмами и страхами Любы – главной героини фильма. Но тут, по заветам учителей по сценарному мастерству, «героя жалеть нельзя». Для достижения эффекта – в героине замешан и мой опыт, и опыт женщин, которые окружают меня, есть социальные штампы – списанные с нашего общества, а также ужасающая статистика по домашнему насилию, сексуальным домогательствам и психологическому насилию.

Сегодня права и положение женщин в обществе в целом, и в семье, в частности, вызывают большой общественный резонанс как в России, так и за рубежом. И это не ситуативная актуальность темы, интерес к которой схлынет в ближайшее время, — это назревший, болезненный вопрос. Не так давно по меркам мировой истории произошла феминистская революция и женщины получили равенство (не везде в мире), однако, большинство женщин не умеет, не может и боится полноценно пользоваться своими правами. Психология это явление объясняет многовековым угнетённым положением женщин, которое транслируется из поколения в поколение, передаётся как норма, как обыденность. Эти вопросы сейчас пенятся на поверхности общества и будут требовать ответов в ближайшее годы.

Идея поместить события в пространство «секты» и «оживить» Страх – на мой взгляд, единственное естественное решение, позволяющее вывести страхи в их реальном виде через образы из подсознания на свет, не уменьшая их сущность и не облегчая их переживание. Прожить реальность собственных страхов и их влияние на жизнь каждого на примере конкретного переживания главной героини. Предложить зрителям вопросы: «всегда ли я управляю своим поведением и реакциями? А если не я то кто? И что скрывается за этим «кто»?».

ДБ: Денис, когда вы впервые прочитали сценарий? Почему решили снять его?

Денис Крючков: Я наблюдал за написанием сценария «Омута» с момента появления у Ольги идеи. С ней мы делаем не первый совместный проект: я снимал по её сценарию короткий метр «Полный контакт» про жителей социальных сетей. Её истории всегда имеют собственный стиль и очень современную форму. Идея сценария мне сразу понравилась, так как была основана на её персональном опыте нахождения в секте и поднимала актуальные, интересные для меня вопросы. Я тоже давно интересуюсь внутренними исследованиями, много путешествовал в поисках ответов по всему миру, накопил некоторый опыт, который мне, конечно, хотелось реализовать в творчестве.

Мне нравится, что её, как автора, волнуют исследовательские, внутренние вопросы. Она честно достаёт свои страхи, исследует их, демонстрирует зрителю. А это всегда вызов для режиссёра: показать не только событийный поток, но и залезть глубоко в героя, вытащить его страхи, переживания, травмы, найти для них убедительный изобразительный язык. Совсем немного сценариев позволяют заглянуть за черту неведомого или попробовать иллюстрировать бессознательное, а этот сценарий был как раз был такой. Он работал как кино уже на бумаге и сразу начал собирать вокруг себя интересную команду. Крутые профессионалы читали материал и загорались идеей фильма. В конечном итоге собралась команда мечты: и актёры, и съемочная группа дышали в одном ритме. Иногда бывают такие проекты, когда все смотрят в одну сторону, и удаётся собраться общими усилиями и сдвинуть гору. Думаю, это как раз и произошло.

ДБ: Название «Омут» было единственным вариантом?

ОЛ: Сценарий вырос и долго двигался под рабочим названием «Кто внутри?». Это было более психологическое название, отсылающее к человеческой сути. Оно помогло при написании личной линии героини и её трансформации. На стадии разработки фильма Денисом Крючковым в ходу появилось второе название: добавился вариант «Тихий омут». Когда фильм уже был снят, стало очевидно, что первое название больше не подходит – слишком уводит в драму, и проваливает мистическую и хоррорную составляющую фильма. А благодаря тому, что Денис — не только режиссер, но и художник-постановщик и оформитель театральных постановок, фильм получился очень стильным, мистичным.

Финальное название – «Омут» – полностью соответствует и сюжету, и смыслу, и канону фильма, а также максимально ложится в жанр.  Это название хорошо передает русскость, традиционность и определённую стилистическую окраску фильма, которую создал режиссёр, включив в фильм и отсылки к классической русской живописи – Васнецову и Врубелю, – и музыкальному наполнению. По замыслу режиссера в фильме звучит аранжированное дониконианское славянское пение, используются этнические инструменты и тому подобное.

ДБ: У вас внушительный актерский состав. Вы, читая сценарий, уже видели своих героев? Долго ли шел кастинг, кого-то искали дольше других?

ДК: Кастинг на этом проекте был совсем не простой и шёл очень долго. Когда сценарий был уже написан, у героев были четкие прототипы. Но когда мы начали кастинг, оказалось, что совсем не просто найти таких главных героев. Они должны были продемонстрировать не только широкий и достаточно необычный актёрский диапазон, но и показать нам своё мистическое содержание, как-то осмыслить это, найти способы, это показать. Дольше всего мы искали Алёну Митрошину, которая сыграла нашу главную героиню – Любу. Она была 35-ой или 36-ой актрисой по счёту. Мы уже начали отчаиваться. И тут она приходит на кастинг, как оказалось, почти случайно. Сразу стало понятно – это Люба. Алёна – звезда московской театральной сцены, она служит в «Ленкоме» и уже играет ту самую «Юнону» в спектакле «Юнона и Авось». Но в кино это её первая серьёзная работа. Думаю, нам повезло.

На роль Данилы, а это наш «гуру», человек, создавший секту, мы попробовали очень многих актёров, и тоже зашли в тупик: ясный мистический образ никак не складывался. И тут появился Вольфганг Черни, австрийский актер, много снимающийся в российском кино, играя, в основном, иностранцев или немецких офицеров-красавцев в фильмах про войну. А тут герой – Данила, ведический гуру из русского леса. Вольф прочитал сценарий и загорелся, пришёл на пробы и просто сжёг нас своим взглядом. Сразу почувствовал правильную тональность персонажа, и наш гуру ожил. Вольф был 21-ым или 22-ым по счёту. Нужно сказать, что каждый актер в этой истории потребовал максимального внимания. У нас нет ни одного случайного персонажа, но время, потраченное на поиск актёров, себя в полной мере оправдало: когда мы начали снимать, актёры чувствовали фильм, знали, что делать, горели процессом, всегда были готовы к съёмке. Благодаря этому мы смогли снять то, что планировали.

Тут надо рассказать про нашего оператора Хайка Кирокосяна: известный оператор, лауреат разных мировых фестивалей. Мы ему, на удачу, послали сценарий, а он прочитал и согласился. И вот он предложил нам невозможное: снять большую часть фильма в сумерки, в нежно-фиолетовом свете. А как известно, в сумерках и происходит всё самое мистическое, вот только продолжительность у них лишь 30 минут. Поэтому очень редко можно увидеть честные сумерки в кино, обычно используют искусственный свет, чтобы не зависеть от времени суток.

Мы решили попробовать: поехали на север в новгородскую область, в период белых ночей и смогли растянуть время сумерек почти на полтора часа, но этого для съёмок всё равно очень мало. И вот мы много часов готовились, репетировали, а потом солнце касалось верхушек деревьев, и мы начинали с невероятной скоростью снимать. Видимо, в сумерках действительно происходят мистические события, потому что нам удалось снять за это время фильм. И это того стоило: когда мы впервые смотрели снятый материал на большом экране, было ощущение, что изображение нарисовано невероятным художником – настолько необычным и красивым был свет. Картина полностью соответствовала задаче, которая стояла перед оператором: русский лес, в котором происходит большая часть фильма, должен быть написан Васнецовым. Мы даже сделали несколько отсылок мастеру, в благодарность. Вы их в фильме увидите.

ДБ: Ваша картина снята в жанре так называемого постхоррора. В чем сложность работы с этим жанром? Как отличалась работа над ним от обычных ужасов?

ДК: Жанр постхоррора, он же – «возвышенный хоррор», как мне больше нравится, отличается от привычного хоррора, на мой взгляд, наличием мета-текста, дзенского коана или, другими словами, поучительного парадокса, который позволяет зрителю испытать внутренний «подъём», увидеть новую для себя грань реальности. Подобный жанр сложен для режиссера в первую очередь тем, что на стадии производства совершенно невозможно предсказать: появится ли в таком фильме внутренний «подъём», мета текст или нет. Заиграет ли фильм на скрытых струнах зрителя, поднимая его персональные страхи и вопросы или нет? Это не поддаётся технологии, оставаясь на волю того самого случая. В привычном хорроре всегда легко можно сформулировать чего боится зритель, и затем показать это. В постхорроре страх всегда глубже: ты его уже чувствуешь, но ещё не знаешь его. И вот ты начинаешь чувствовать его приближение, что-то необъяснимое, на краю зрения или, даже, за гранью понимания.

ОЛ: Основная сложность в том, чтобы сбалансировать обыденную реальность с «ужасом». Это самое тонкое место, на мой взгляд. Ведь будет мало реальности – получится «пугалка», а дисбаланс в другую сторону даст драму. В правильном балансе есть возможность показать историю, которая, будучи совершенно реальной, проведёт через неподдельный ужас. Очень сложная задача. Получилось ли у нас – не знаю, надеюсь узнать от зрителей.  В плане баланса этих двух составляющих одним из ориентиров для меня стал фильм «Прочь» – автор создал невероятный баланс между «всё тут нормально, это просто он такой пуганный» до «тут ждёт ужас и смерть». На этих качелях держится больше двух третей фильма, и оторваться от него невозможно.

ДБ: Я видел трейлер фильма на кинорынке в Питере, и меня заинтересовала проработка секты, куда попадает героиня. Как вы готовились к этим сценам, сложно ли было не сбиться в банальности, снимая их?

ДК: Я давно увлекался и увлекаюсь изучением различных традиционных мистических учений, школ, сект, религий. Мне всегда была интересна, как художнику и режиссёру, методология, система ценностей, как удаётся удерживать внимание такого количества людей, что люди получают из этого. В процессе исследования я встречал многих, в том числе и легендарных учителей, видел их страхи, взлёты и падения. Информации, мыслей было много и, когда сценарий Ольги Лоянич оказался у меня в руках, он сразу «ожил» и наполнился звуками ритуальных бубнов.

Мы решили не брать, как образец, существующие секты, а создать свою, которая, в первую очередь, могла бы заинтересовать нас самих и, как раз, не дать уйти в банальности. За основу была взята традиционная славянская ведическая культура, которая существовала на этой территории более тысячи лет назад, и мы представили, что где-то глубоко в лесу сохранилась такая деревня. Провели настоящие исследования, обратились к историкам, археологам, изучили обряды, фольклор, переработали и осовременили. Получился действительно интересный фольклорный феномен, по-настоящему притягательный, ведь это наши корни – это всегда интересно.

ОЛ: Фактура секты, так сказать, выстрадана. Все ритуалы в фильме – имеют реальные прототипы. Про секты я знаю на собственном опыте, так как в период «поиска себя» я побывала и в славянских, и в азиатских, и в европейских сектах. От неошаманизма с оргиями до гуру-центрированных коллективных таинств. К моему счастью, этот период закончился многие годы назад, а вот фактура – ритуалы, церемонии, личные встречи с разными Гуру – осталась. Как остались и друзья, сделавшие выбор остаться в секте, а также их опыт и последствия этого выбора.

При этом, хочется сказать пару слов в защиту сект. Они не есть само по себе «плохо». По сути, это объединённые общей идей и общими инструментами необычные кружки по психологической помощи, которые действительно помогают людям в каких-то процессах. Проблема, как всегда, в людях. В первую очередь, в главах секты и их ближайшем круге: такие люди проваливают испытание властью – даже если изначально секта организовывалась во благо – передать другим свой опыт и инструмент, который сработал у меня, – где-то по пути сектанты ловят синдром «Гуру». Люди переходят чужие границы, тешат свое самолюбие, заблуждаются, играют в Бога, ощущают свою избранность, хотят большего, красуются, заигрываются, впадают в зависимость от паствы, денег, вседозволенности… Второй аспект – люди застрявшие в секте, которые подсаживаются на Гуру, безответственность, обстановку, эффект и, по сути, становятся сектантами, и вместо излечения от травм получают новую зависимость.

ДБ: Какие референсы вы держали в голове, работая над «Омутом»?

ОЛ: Мне близки фильмы содержащие психологизмы, фильмы, работающие на всех фронтах человеческого существа: от эмоций до разума – «Прочь», «Сплит», «Лекарство от здоровья», «мама!», «Ребенок Розмари». Когда вышло «Солнцестояние» – мы уже были глубоко в разработке проекта, и были удивлены, как идеи перекликаются по миру.

ДК: Не думаю, что для подобного жанра могут быть референсы, нам же нужно удивить зрителя, сделать что-то новое. Скорее у меня есть любимые режиссёры, которых мне бы хотелось назвать своими учителями. Это Стэнли Кубрик, Терренс Малик, М. Найт Шьямалан, Алехандро Гонсалес Иньярриту, Даррен Аранофски – плеяда режиссёров, снимающих арт-мейнстрим в жанре, как его иногда называют – мистического реализма. В их фильмах, зачастую, присутствуют элементы постхоррора и всегда есть убедительная мистическая реальность, которая и пугает, и «приподнимает» зрителя.

ДБ: Как вы сами относитесь к ужасам? Есть ли любимые представители жанра?

ДК: Я с детства люблю страшное кино, но мне не страшно, когда в фильме ужасов авторы делают акцент на разнообразное насилие и мало обращают внимание на психологизм и внутреннюю драму персонажей. Подобное кино для меня, больше в жанре экшен, боевик. В детстве я смотрел «Ребёнка Розмари», «Омена», «Сердце Ангела», «Сияние» – тогда для меня это было по-настоящему страшное кино, которое и осталось в памяти навсегда. Страшное кино с тех времён для меня – всегда грань между реальностью и неизведанным, когда страх рождается где-то глубоко внутри и начинает медленно, но неуклонно расти, под одинокие красивые ноты… И такое кино есть – раз в год обязательно появляется, удивляет и пугает. И всегда пугает по-новому, выискивая новый страх в глубинах человеческого сознания. Из последнего: «мама!», «Сплит», «Прочь», «Суспирия», «Солнцестояние», «Мы».

ОЛ: Я тоже хорроры люблю с детства – это отличный способ испытать страх, не выходя из безопасной комнаты с видеомагнитофоном. Когда появились постхорроры – это стало настоящим подарком для меня: страхи, которые в них рассматриваются, – совсем реальные, психологические, интеллектуальные и личностные, и даже социальные, не только животные и базовые инстинктивные. Понятно, что смысл был и в хоррорах до 10-х годов этого века. И «Ребенок Розмари», и «Остров проклятых», и многие другие имели текст, контекст и отсылки к психологии, но, как мне кажется, эти проекты вынуждены были как-то особенно камуфлировать значение. С появлением постхоррора высказывания стали ярче и смелее – мне это нравится.

ДБ: Есть ли у вас планы на продолжение проекта? Может быть, создание антологии или спин-оффа?

ДК: Продолжения, конечно, хочется. Пока мы делали кино, успели построить убедительную реальность, населённую мистическими персонажами, которые начали действовать, удивлять, и очень хочется продолжить наблюдение за ними. И, что самое интересное, наши герои успели поставить себе задачи, которые им придётся решать. Надеюсь, что ответ доберётся до экрана, но, в любом случае, в виде сценария он наверняка появится. Мне Ольга, по секрету, рассказала, что, посмотрев готовый фильм, увидела продолжение истории. Насколько я знаю, часть сценария уже написана.

ОЛ: Да, я сейчас пишу «Омут 2». Это история о том, как Люба с её новой идентичностью и силой встретилась со своими родителями, и что из этого получилось. Пытаюсь в этом вопросе прожить и исследовать тему «жалость vs. сочувствие», также стараюсь продолжить тему «как же человек человеку может помочь в его травмах». Пока конкретных планов на реализацию нет: время сейчас не подразумевает твердых планов продолжительностью больше пары недель, но не написать не могу – чувствую внутренний запрос.

«Омут» в кино с 1 декабря.