«Экстаз»: Моя надежда — это ты без одежды

В российский прокат вышел «Экстаз» — фильм про страшный трип от эталонного нового экстремиста Гаспара Ноэ. На экране 1990-е и танцы, кино показывали в Каннах и в Ситжесе — в общем, пропускать не рекомендуется.

«Экстаз» / Climax (2018)

Режиссер: Гаспар Ноэ
Сценарий: Гаспар Ноэ
Оператор: Бенуа Деби
Продюсеры: Брагим Шиуа, Ришар Гранпьер, Венсан Мараваль и другие
Дистрибьютор в России: «Вольга» (в прокате с 11 октября)

Зима 1996-го. В заброшенной французской школе лучшие танцоры местной академии готовятся к гастролям в США и последний раз репетируют номер на фоне исполинского триколора (все практически безукоризненно, но есть пара шероховатостей). Тут же случается вечеринка по случаю окончания подготовки: еще недавно не слишком знакомые молодые женщины и мужчины с самым разным культурным багажом (есть, например, россиянка в исполнении Шарлин Темпл) продолжают танцевать в режиме «для себя», пьют сангрию из прозрачного таза, а также разбиваются на пары и принимаются обсуждать преимущественно секс. Вскоре поминание эроса всуе оборачивается репетицией танатоса: кто-то подмешал в чан с напитком ЛСД, и у танцовщиц и танцовщиков начинается неконтролируемый трип.

Вряд ли в упоминании этого твиста есть хотя бы толика разоблачения: каждая лента франко-аргентинского режиссера Гаспара Ноэ наркотической конвульсией либо является, либо с ней рифмуется. И в этом смысле иронично, что все критики постановщика вдруг словили коллективную галлюцинацию: дескать, Ноэ решил рассказать, что наркотики — зло. Многозначительные сентенции, которые режиссер подбрасывает зрителю в привычно ерническом формате титров тоже не сложнее прилипчивой строчки из какого-нибудь танцевального хита: «Родиться — это уникальный шанс» / «Жизнь — коллективная невозможность» / «Смерть — тоже выбор». Впрочем, это отчасти отвлекающий маневр, как и легкое сходство финала «Экстаза» с концовкой клипа Ильи Найшуллера на песню «Кольщик» (примечательно, что оба постановщика сняли по фильму от первого лица — «Хардкор» (2016) и «Вход в пустоту» (2009) соответственно). Сколько бы раз Сельва в исполнении Софии Бутеллы ни повторила слова «хорошо иметь выбор» и как бы добавкой к лозунгам Ноэ ни просилась переделанная цитата из Буковски, что тебя убьет то, что ты любишь, «Экстаз» — не столько экспириенс смерти, сколько опыт очищающий, даже терапевтический — как пробуждение после дуплета из эротического и кошмарного снов.

Переживание — вообще центральное понятие кинематографа Ноэ, который около четверти века упаковывает в поток визуальных образов и пульсирующего звукового сопровождения чувственный опыт. Большинство его картин (как и пресловутый экспириенс) укладывается в какие-то смехотворные словесные формулы, но обладает недюжинной киногенией и степенью воздействия. Можно сказать, что лучшие фильмы режиссера — это попытка снять полнометражную версию межгалактического полета из финала «Космической одиссеи», происходящего внутри отдельно взятого человека. Психоделическая одиссея Ноэ неизменно сопровождается всполохами эроса и танатоса, но если «Вход в пустоту» (2009) — это посмертный трип, где сливаются мифическое, наркотическое и религиозное, то запрещенная к прокату в России «Любовь» (2015) — менее пространная попытка дистиллировать чувство, которое за одной вывеской скрывает миллион разных вариаций (не случайно все постельные сцены сделаны в разных регистрах — от классики до чего-то потяжелее).

В «Экстазе» при сохранении всех авторских маркеров (снова перепады настроения, бегающая по потолку и стенам камера, расположенные в хаотичном порядке титры) подходы будто бы слились. Ноэ предлагает не только пережить опыты дискотечного воодушевления (трип), сменяющей его тревоги (бэдтрип) и (как опция) смерти, но и сделать это наедине с собой, а не в попытке подключиться к кому-то из героев. Происходящее в кадре отчасти напоминает иммерсивный спектакль: героев-статистов даже как бы представляют по очереди, когда они на камеру рассказывают об амбициях и прошлом, что вскоре обернется босхиальной вечеринкой подавленной первобытности (измены, инцест, отчаяние, самоубийство).

Гаспар Ноэ тоже не остается в стороне: по бокам от экрана телевизора, который транслирует интервью, красуются две стопки видеокассет с режиссерскими вдохновителями: «Cуспирия», «Одержимая», «Харакири», «Андалузский пес», биографии Ланга и Мурнау и многое другое. Эти кокетливые подмигивания настраивают на нужный лад: зрителю как минимум приходится вспомнить, как он относится к Ардженто или Жулавскому, а затем и вовсе сконцентрироваться на собственном переживании от льющихся с экрана настроений.

Тут совсем уж становится очевидно, что разнообразная однотипность (sic!) картин Ноэ — аналог энигматичной константы вечеринки, секса, трипа (да и съемок) — бесконечно повторяющихся, но каждый раз удивительно разнообразных процессов, в которых смешиваются универсальность и индивидуальность. Да и для терапии при помощи ЛСД Ноэ выбрал момент безукоризненный — и с точки зрения растущей моды на 90-е, которые скоро начнут заметать под модный диван утомившие 80-е, и с позиции отчаянно-энергичного настроения эпохи. Поездка в США для хорохорящейся французской труппы — такой же прыжок в неизвестность, как для цивилизации XX века — вступление в новое тысячелетие (да и сейчас плато стабильности сменилось нарастающей тревожностью неоконсерватизма, если проводить параллель до сего дня). Отсюда столько многозначительной фантастики об устройстве мира и его закулисье во второй половине 90-х, в то время как «Экстаз» в каком-то смысле — фильм про танцевальную кухню, то есть изнанку.

Хотя еще лучше картина Ноэ встраивается в условную французскую трилогию о 90-х (Россия пока преимущественно ограничивается постиронической Монеточкой), куда входят прошлогодние «120 ударов в минуту» Робена Кампийо и недавний «Мектуб, моя любовь» Абделатифа Кешиша. Монотонная драма про борцов со СПИДом (а точнее про то, что смерть абсолютно равнодушна к прекрасным человеческим качествам) и трехчасовой телесный эпос о зашкаливающей чувственности и самоопределении находят красивый финал в ЛСД-макабре. Посреди танцующей галактики Ноэ, где каждый — целое созвездие, рождается простая мысль, что безжалостный хаос поджидает за каждым углом. И так же, как он выныривает из тьмы и обращает кайф в смерть, этот дремлющий в каждом языческий морок, пробудившись, потом утекает обратно в неизвестность. Надежда же, что завтрашний день все-таки настанет, одновременно окрашена страхом и экстазом. Во всяком случае, на гитарных переливах Angie группы Rolling Stones зарождается робкое облегчение, а белизна снега сулит не только потенциальную гибель или раскаяние, но и новое начало.