Вестник ММКФ 2020. «Поклонение»: сто дней после детства

На ММКФ в программе «Молодые и Красивые» показали фильм «Поклонение», завершающий Арденнскую трилогию режиссера Фабриса Дю Вельца. RussoRosso спешит поделиться впечатлениями о самом чутком и поэтическом фильме бельгийского мастера.

«Поклонение» / Adoration (2019)
Режиссер: Фабрис Дю Вельц
Сценарий: Фабрис Дю Вельц, Ромейн Прота, Венсан Тавье
Оператор: Мануэль Дакоссе
Продюсеры: Мануэль Шиш, Венсан Тавье и другие

Если немного пофантазировать и попытаться представить, как бы Тарковский снял «Конец ***го мира» (2017-2019), то именно так и будет выглядеть «Поклонение», пусть и в самом лаконичном (и отчасти поверхностном) пересказе. Но завиральные идеи воскресения великих в сторону — и среди живых талантов хватает: фильм замыкает Арденнскую трилогию бельгийского режиссера Фабриса Дю Вельца. Ее начало было положено еще в 2004 году дебютной картиной автора «Мучение», триптих продолжился десять лет спустя «Аллилуйей» (2014), и после очередного перерыва печальный круг замкнулся в 2019-м: премьера «Поклонения» успешно прошла на площади Пьяцца Гранде в рамках фестиваля в Локарно.

В каждой из трех картин Дю Вельц исследует неприглядные грани воспетого в веках чувства, изнаночные швы и красные нити зависимости, одержимости, деструктивной страсти и прочей ультра-любви (которая, как известно, слепа). Место действия — не только родственная связь всех трех историй, но в данном случае еще и загадочный флер Арденнского леса: он давно стал частью фольклора, рыцарских романов и прочих поэтических легенд. Мистически-сказочный ореол не самоцель, но подспудное средство, которое на интуитивном уровне подсказывает притчевую интонацию и мифологему в основе сюжета. «Поклонение» предваряет цитата, простая, но точная в своей простоте: «Каждый из нас способен породить чудовищ и фей».

Поль с матерью живут в лечебном учреждение для душевнобольных: старинный особняк с окнами в пол, лестницы с балюстрадами, вокруг лес и тишина — идеальные условия для успокоения внутренних демонов. Правда, ни мать, ни мальчик не больны: она — рабочий персонал в «сумасшедшем доме», а Полю при запрете на общение с пациентами только и остается, что водить дружбу с птицами. Двенадцатилетний парень не расстается с орнитологическим атласом и выхаживает раненого пернатого камрада. Но сказка на то и сказка: как завещал Владимир Яковлевич Пропп, история начнется только тогда, когда запрет будет нарушен. Поль хватает за руку Глорию — девочку с развевающимися на ветру волосами и прогрессирующей шизофренией — и они бегут прочь: от лекарств, медиков, родителей и духоты опеки.

Пульсация юных сердец, густой зеленеющий лес, шпалы и тоннели железной дороги, моторная лодка у берега, караваны летящих на юг птиц — Дю Вельц любовно воссоздает живопись побега в никуда и ловит в кадре что-то невидимое. Режиссер не признает цифровые технологии и снимает только на пленку. За этой авторской позой, за кляксами красного платья и голубой рубашки на синеве воды, за бликами солнца, путающимися в веснушках, проступает наэлектризованная энергия. Сложно объяснить, проще почувствовать: то, что принято артикулировать механикой жанра, будь то музыка, хореография камеры или нагнетание саспенса, у Дю Вельца незримо существует в кадре — хоррор как предчувствие, хоррор как случившиеся, хоррор в воздухе, в траве, в воде. В этом пышущем и избыточном микрокосмосе на двоих, равному целой вселенной, зарождается первое сильное чувство — пугливо, настороженно, неизбежно и, увы, фатально. Телесность и тактильность неокрепшего детского влечения не лишены ни эротизма, ни страсти, но поданы через матовую занавеску целомудрия и блаженной невинности. Чем дальше дети уходят от реальных материй в свой волшебный мир, чем ярче Поль лучится светом и дрожью, тем рассудок Глории все глубже и глубже погружается в тьму.

Существование юных артистов в кадре близко к феноменальному: Фантина Ардуин к пятнадцати годам успела поработать с Михаэлем Ханеке в «Хэппи-энде» (2017), а Тома Жория было всего четырнадцать, когда его номинировали на премию Сезар как «Подающего Надежды» актера. В силуэте мальчика, поворотах его головы и хрустальных блюдцах глаз узнается и угадывается Николай Бурляев из «Иванова детства» (1962).

Тарковский дважды помянут всуе не просто так: если речь заходит о метафизике пространства, без Андрея Арсеньевича не обойтись. Но едва ли Дю Вельца можно назвать эпигоном или учеником, разве что неравнодушным автором, который относится к кино как к таинству, как к храму смыслов и образов, элегии чувств и символу веры: каждое из трех названий трилогии так или иначе отсылает к религии. Вся живописность, красота и поэтичность киногении пугающе и одновременно парадоксально гармонично противоречит взрывам коллизий: даже в сказке нет такого волшебника, который может в мгновение ока заставить шизофрению отступить, а, как известно, «все не так, и все не то, когда твоя девушка больна».

Следующий сеанс в рамках ММКФ состоится 8 октября в 17:00 в Центре Документального Кино