«Бархатная бензопила»: Хороший вкус — это очень плохо

Евгения Иванилова Фев 5, 2019 1428

С 1 февраля на Netflix доступен триллер про современное искусство «Бархатная бензопила», мировая премьера которого состоялась на фестивале «Сандэнс» всего на четыре дня раньше. Разбираемся, что к чему в этом поп-арт-хорроре.

«Бархатная бензопила» / Velvet Buzzsaw (2019)

Режиссер: Дэн Гилрой
Сценарий: Дэн Гилрой
Оператор: Роберт Элсвит
Продюсеры: Дженнифер Фокс, Дэвид Фейнсильбер, Дональд Спаркс и Бетси Дэнбьюри
Дистрибьютор: платформа Netflix (доступен с 1 февраля)

Заносчивый арт-критик Морф (Джейк Джилленхол) клепает рецензии про «мир в безупречной форме». Одним художникам они рушат карьеру, другим — делают имя. Но, как и положено увлеченному авторитетному критику, Морф верит, что он объективно отличает хорошее от плохого, не порождает спрос, а объясняет его. Джозефина (Зави Эштон), подруга Морфа, находит труп пожилого соседа и крадет из его квартиры горы выразительных тревожных полотен. Морф околдован ими и уже рвется написать книгу о художнике, а Джозефина и ее начальница Родора (постоянная актриса и жена режиссера Рене Руссо) вмиг делают умершего одинокого старика самым модным и востребованным художником. То, что его картины живые и заставляют все находящиеся поблизости арт-объекты убивать оценивающих их людей, выясняется позже.

«Бархатная бензопила» отчасти повторяет режиссерский дебют Гилроя «Стрингер» (2014), его тему (торговля впечатлениями) и проблематику: социопат создает фейковую повестку, которая напрямую влияет на жизни людей и быстро становится объективной реальностью. Но в дебютном триллере Гилрой фокусировался на антигерое, который ради новостной сенсации скачет через трупы и калечит конкурентов. Остальные значимые персонажи там были скорее фоном, который подсвечивал несущееся к успеху зло. В «Бархатной бензопиле» главный герой (снова Джилленхол) — тоже эгоцентрик, который много о себе мнит, не понимая, какой социальный порядок поддерживает. Но здесь, в отличие от «Стрингера», Гилрой смещает фокус на сам порядок, отраженный не только в персонаже Джилленхола, но и в прочих малоприятных фигурах. Если в режиссерском дебюте главный персонаж упивался скоростью растущей карьеры и слыхом не слыхивал о профессиональной этике, то в «Бархатной бензопиле» он искренне верит, что одарен уникальной разборчивостью. Эта вера формирует его идентичность и организует личную жизнь: в Джозефину Морф влюбляется лишь потому, что цвет ее кожи — «самый красивый переход между миндальным и седельно-коричневым». Когда галеристка Родора говорит критику: «В нашем мире ты бог», — он кладет трубку, символически чмокая собеседницу. Но стоит ее конкурентке (Тони Коллетт) заговорить о рынке и напрямую предложить оплачиваемое сотрудничество, Морф багровеет и выплевывает ей в лицо «Fuck!». По-настоящему критика использует, конечно, Родора, которая позволяет Морфу верить, что его писанина — это свободный анализ и что через свои тексты критик связывается «с некой духовностью в настоящем». Морф — профессионал: он знает не только как оценивать объекты, но и как создавать шумиху. Именно слепая вера в то, что первое «духовнее» второго, в итоге делает его главной жертвой собственной системы взглядов. В отличие от коллег, физически страдающих от восставших объектов оценки, Морф сходит с ума, начиная догадываться, что его работа всегда была фантиком рыночных механизмов, калечащих людей не хуже картин-убийц. Тут-то «Бархатная бензопила» наконец-то становится страшной. Оживающие обезьяны-автомеханики и прочий фансервис здесь едва ли кого-то испугают, но вот шизофренически ползущий мир экзальтированного критика — вполне возможно.

Оживающие арт-объекты — старый фантастический прием, отработанный еще в литературе романтизма. У Эдгара По, Николая Гоголя и Оскара Уайльда жуткие картины были связаны с двойничеством и, оживая, открывали вторую реальность сходящим с ума героям. В «Бархатной бензопиле» сохраняется мотив внешней красоты и внутреннего уродства, но, чтобы увидеть двойственность мира, здесь не надо ждать, пока у портретов зашевелятся глаза. Мир искусства в «Бензопиле» сразу показан жутким и двуслойным: внутри — распределение денег и влияния, а снаружи — личные представления людей об этом распределении. Заколдованные картины здесь не столько открывают Морфу тайный лаз за границы видимого мира, сколько показывают, что сам видимый мир устроен как кошмар со вторым дном. Помешанного на хорошем вкусе критика начинает крыть, когда он внезапно видит себя с самого уродского ракурса, когда весь его хороший вкус оказывается социально опасным снобизмом. Фантастика «Бархатной бензопилы» возникает не из заколдованных полотен ар-брют. Паранормально здесь то, что невостребованный художник-психопат придумал, как наказать элиту, довольную миром, в котором кто-то всегда должен быть невостребованным. «Вы когда-нибудь чувствовали себя невидимым?» — дважды спрашивает у Морфа «Робобомж», раскритикованная им инсталляция, живая уже в открывающей сцене. На второй раз Морф уже не закатывает глаза.

«Бархатная бензопила» немного напоминает два других триллера про социальную шизофрению — «Космополис» (2012) и «Звездную карту» (2014). Как и Дэвид Кроненберг, Гилрой раскритиковал неолиберальную идеологию, превратив сатирический сценарий в визуально эффектное кино: почти два часа «Бархатной пилы» смотрятся как один. По скользкому миру искусства камера предпочитает скользить: она огибает героев, а большинство диалогов дает через раскачивание от одного говорящего к другому. Все это местами доходит до кичливой приторности (пролет через бокал шампанского). То же происходит и в содержательном плане: избитая юмореска про галериста, принимающего кучу мусора за искусство, может показаться перебором. Но через наслаивание штампов Гилрой, судя по всему, стремится объективировать так называемый «дурной вкус». Да и повествование здесь тоже неслучайно играет с банальностями: краски из крови художника, молчаливые коты-свидетели, призрак на заднем сидении. Двадцатидвухлетняя стажерка (Наталия Драйер) к финалу и вовсе осознаёт свою сюжетную функцию: она все время должна находить чей-то труп. Сознательность клише подтверждает и сам Гилрой, определяющий стиль «Бархатной бензопилы» как поп-арт (тиражирование популярных образов и приемов в пику ценящей уникальность высокой культуре). Намек на него можно разглядеть даже в монтаже: самая эффектная сцена убийства сделана с неброским повтором одних и тех же кадров. Зря Родора заявляет, что надо оставить попытки воскрешать поп-арт. Коллаж массовых образов в «Бархатной пиле» работает как эффективная критика рынка эксклюзивных впечатлений и борьбы за прекрасный вкус. Выживут только те, кто в этой борьбе совсем не участвует — особенно идейно.