Дети феи: Ужас в сказках Гильермо дель Торо
Режиссер, продюсер, сценарист: мастер на все руки Гильермо дель Торо — один из влиятельнейших кинематографистов в мире. Масштаб его вымышленных миров соревнуется с масштабом картин и их бюджетами. Но первое признание пришло к режиссеру еще до «Хеллбоя» (2004) и «Тихоокеанского рубежа» (2013) — репутацию дель Торо сделали именно страшные истории, рассказанные в темноте. С азартом и озорством, присущим ночевкам в детском лагере, режиссер включал фонарь под одеялом и вкрадчиво нашептывал истории, которые он словно сам где-то подслушал, и в процессе множественных пересказов они обрастали новыми подробностями. Одна из таких историй «Форма воды», пусть и изложенная на типично голливудском диалекте, в 2017 году принесла режиссеру «Оскар» и «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля. Впереди маячит схватка автора с диснеевским конгломератом в «Пиноккио» и продюсерский проект «Страшные истории для рассказа в темноте», экранизация одноименных книг Элвина Шварца, вдохновленных разнообразным фольклором. Вот и встретились два сказочника.
Дель Торо, как никто другой, заслуживает этого титула. Он бережно переносит на экран элементы сказки: рассказчика, отлучку старших как отправную точку, сирот в роли действующих лиц, запреты, которые непременно будут нарушены, фей-покровительниц, проводников в волшебный мир. Здесь и первая авторская поправка: мир персонажей дель Торо едва ли можно назвать волшебным — он реалистичный в худшем из своих обличий. И в «Хребте дьявола» (2001), и в «Лабиринте фавна» (2006) дети замирают на обочине Второй мировой войны где-то между сказкой и смертью. Потусторонние существа (будь то призраки или фавн) становятся провожатыми из мира детства не просто во взрослую жизнь, но в самое ее пекло. В картинах дель Торо призраки лишь метод, но не самоцель, на что не раз укажут персонажи: и молодая писательница в «Багровом пике» («Призраки лишь метафора»), и голос рассказчика в «Хребте дьявола»:
Что такое призрак?
Трагедия, обреченная
время от времени повторяться?
Возможно, это мгновение боли.
Что-то мертвое,
что кажется живым?
Чувство, застывшее во времени.
Как нечеткая фотография.
Как насекомое, застывшее в янтаре.
Несмотря на кровожадность существ, шорохи за дверью и спертое дыхание за спиной, жанровые элементы выполняют у дель Торо скорее психотерапевтическую и дидактическую функции. Страх перед потусторонним постепенно сменяется доверием, и ближе к финалу персонажи начинают дружить с волшебными существами — это самоотверженная и святая в своей наивности дружба, на которую способны только дети. Все подкроватные монстры в сказках дель Торо раз за разом сражаются на стороне добра: не бойтесь мертвых, бойтесь живых. И если ребенок способен победить страх перед паранормальным, он будет готов к встрече с куда более материальными и осязаемыми угрозами. Ту же позицию дель Торо можно заметить и в его продюсерских проектах «Приют» (2007) и «Мама» (2013). В этих фильмах призраки становятся своего рода последним барьером между героями и бытовым злом.
Морфология сказки предполагает отъезд родителя в начале, что глобально может трактоваться как смерть. По ту сторону волшебного занавеса у дель Торо, как правило, прячутся именно сироты. Но не столько в буквальном смысле, сколько как символ одиночества, потребности в семье, доме и своем месте. Сквозь сказочный архетип проступает еще более драматичный конструкт: сирота при живых родителях созвучен биографии самого режиссера (дель Торо воспитывался строгой бабушкой-католичкой). Оттого и не кажется удивительным, что многих героев — и Офелию в «Лабиринте фавна», и Эдит в «Багровом пике», и мальчишек из «Хребта дьявола» — преследуют чувства отчужденности и покинутости. В поисках тепла и человека они обречены обманываться и попадаться не в те объятия вновь и вновь.
Дель Торо расставляет множество капканов на пути героев: чтобы сказка состоялась, запрет должен быть нарушен. От функциональных «не ходи в восточное крыло», «не пей из лужицы», «никому дверь не открывай» он выходит на общую тему запретных и тайных материй. Конфликт в его картинах строится на наличии секрета, который должен раскрыться в кульминационной сцене. Сюжетная же спираль раскручивается от «не выходи ночью из комнаты» до идеологии повстанческих движений. Не обходится и без запретной любви: любая сексуальная интенция в фильмах дель Торо может разрешиться лишь через нарушение установленного табу. Даже в «Багровом пике» связь в браке работает как потворство искушению, ведь брак был заключен без разрешения отца и только после его насильственной смерти.
Но и зло у дель Торо существует не в сказочном абсолюте, а являет скорее результат слома личности. Антагонисты в фильмах режиссера далеки от сумеречного мира и становятся заложниками собственных страхов и предрассудков. Их злодеяния воспринимаются лишь как вынужденный импульс, способ выжить. В «Хребте дьявола» режиссер почти в библейском прочтении трактует злодея как сироту, который однажды не смог победить свой страх. Однако это не отменяет того, что в финале все канонично получают по заслугам.
Главный же итог любой сказки дель Торо, в которой добро берет верх над злом, предстает в иной ипостаси: не всегда поражение зла влечет за собой победу добра. Режиссер лишь сообщает, что после пережитых страданий одолевшее свои страхи «добро» уже не будет прежним, но, видоизменившись, найдет свое место в этом (или другом) мире. Вопрос о том, надолго ли, повисает в воздухе без ответа.
Вооружившись схемой старой-доброй волшебной сказки, Гильермо дель Торо исследует базовые человеческие страхи и желания через призму детского восприятия мира. Опять же речь не о детстве как определенном возрасте, но о живущем внутри каждого чаде, обуреваемом любопытством и способном удивиться, испугаться и подружиться с призраком.
«Страшные истории для рассказа в темноте» выйдут в российский прокат 8 августа.
Читайте также:
Объявить войне сказку: К десятилетию «Лабиринта Фавна» в России
В США распроданы силиконовые светящиеся в темноте пенисы человека-амфибии из «Формы воды»