Комикс «Пиноккио»: Пересядь на нос ревизионизма
673В 2008 году вышел мрачный комикс «Пиноккио» Венсана Паронно (Winshluss). Рассказываем, как в его эклектическом стиле отсылки к истории культуры соседствуют с предвосхищением сегодняшних блокбастеров.
Сказки не то, чем кажутся. Так почему-то принято именовать небывало жизнерадостные сюжеты, хотя хрестоматийные истории про принцесс, мальчиков-с-пальчиков и прочих живущих долго и счастливо героев как правило имеют жестокие первоисточники (с пирожками из обидчиков, отрезанными пятками и прочим фольклорным гором). Но даже ряженая в наивное платье сказка остается предостережением об ужасах жизни, где бывают мертвые родственники, токсичные мачехи (и отчимы), чувство отчужденности, физическое насилие и, разумеется, смерть.
Комиксист Венсан Паронно, работающий под псевдонимом Winshluss, в 2008 году переосмыслил сюжет Карло Коллоди в жанре сатирического макабра. Графический роман «Пиноккио» разворачивается в декорациях послевоенной Европы, где по телевизору уже показывают «Касабланку» (1942). Изобретатель Джепетто создает безымянного робота, которого рассчитывает продать военным: до инициации Тони Старка из вселенной Marvel железный человек им явно не помешает. Пока Джепетто презентует машину для убийств, в железном мальчике с носом умеренной длины (и убойного калибра) селится таракан Джимини — неудачливый писатель, мечтающий закончить дебютный роман о бесконечном чувстве пустоты современного насекомого. Его вмешательство в процессор Пиноккио приводит к смерти Светланы Джепетто — бывшей стриптизерши, которая решила использовать изобретение мужа как секс-игрушку. Железный болванчик оказывается в бегах, хотя не то чтобы он от кого-то скрывался — сознания у него явно нет.
Почти 200-страничный трип Пиноккио по совсем не дивному миру насилия Winshluss мастерски складывает из разножанровых историй. Начинается комикс с выброса радиоактивных отходов в океан, что приводит к рождению кайдзю по имени Догзилла — рыбы-переростка, которая составит конкуренцию акуле из версии Коллоди, Монстро из диснеевской интерпретации и киту из притчи об Ионе. Появление робота-убийцы и его секс-рабство у жены Джепетто напоминает работы мультипликатора Билла Плимптона (кстати, Паронно выступал соавтором экранизаций «Персеполиса» и «Цыпленка с черносливом» Маржан Сатрапи) или андеграундного комиксиста Роберта Крамба: оба — мастаки в гротескном изображении человеческого тела, хождении по грани дозволенного и черном юморе, а Winshluss от них не отстает. Параллельно развивается несколько историй: про озабоченного детектива-социопата, отсылающего к традиции черного романа и фильмам Хичкока (в частности — к «Окну во двор», 1954); про семерых гномов — абьюзеров и поклонников садо-мазо (выкуси, Дисней!); про семью из какой-то песни, потерявшую ребенка при родах; про эксплуатирующую детский труд фабрику «Вулкан»; про остров чудес, тонущий в бесчинствах, пока его правитель завороженно любуется своим героическим портретом; наконец, про клоуна, который при помощи жутких фокусов и загадочной песни обратил беспризорников в квазифашистское (в подобие свастики складываются два леденца на его стяге) воинство, чтобы захватить власть. На фоне недавнего «Джокера» эта арка выглядит еще остроумнее.
Во всех этих сюжетах безымянный Пиноккио оказывается лишь наблюдателем, пассивной фигурой, редко — непроизвольно выстрелившим оружием. Winshluss рассказывает не о мальчике, который много фантазировал, но о мире, в котором нельзя не лгать, а то и вовсе о завравшейся цивилизации, развращенной амбициями, властью, мечтами о быстром доходе и телевизионной рекламой. Потому и манера повествования в «Пиноккио» напоминает одновременно о комикс-стрипах и эклектичной телевизионной сетке. Каждая страница не только вносит вклад в общий сюжет, но и нередко оказывается законченной историей. Каждый выход таракана Джимини — отчаянная эскапада о невозможности совершить дело всей жизни (а может, и о нежелании что-либо делать). Тирады насекомого отсылают к романам Достоевского, Сартра, Керуака и прочих «рассерженных молодых людей». БДСМ-вставки с Белоснежной и гномами разрушают глянцевый диснеевский миф, раздавая на орехи не только фантастическим существам, но и животным-вуайеристам. Кайдзю-традиция связывает веселый вояж монстра с техногенными последствиями человеческой деятельности.
Winshluss с наблюдательностью и безжалостностью карикатуриста переизобретает знакомый сюжет, добавляя в него и другие истории о родительстве, и размышления о том, что же такое быть человеком. Вероятно, эти мысли могли бы принадлежать Пиноккио или Джепетто, если бы первый не оказался просто эффективным механизмом, а второй — жадным до наживы изобретателем.
Однако подлинное обаяние комикса не в макабрическом налете, который возвращает сказкам первородную ярость, не в едких шпильках в адрес медиа и других институтов, даже не в смелой ревизии истории (мало ли таких переосмыслений — от «Сказок» Билла Уилингхэма до недавнего «Коко-ди Коко-да», совместившего детскую скандинавскую песенку и тему травмы от потери ребенка). «Пиноккио» не чужда и красота безобразного, и комикс-традиция, и определенная кинематографичность. Каждая страница создана то с лаконизмом газетной эпохи, то с живописными красотами в духе Винзора Маккея с его «Малышом Немо в сонной стране», то с язвительностью послевоенного андеграунда. Иногда комикс заставляет искать аналоги не только в литературе и рисованных историях, но и среди фильмов и анимационных работ: небанальная отсылка к «Путешествию на Луну» Мельеса соседствует с выходками в духе Рена и Стимпи из одноименного мультсериала. И все-таки главное, что этот театр ужаса разыгран — с ёрническими перерывами на рекламу — именно в эклектичном и почти всемогущем формате комикса.
