«Будем жить»: Недооцененный культ из девяностых

Марат Шабаев Июл 3, 2018 1138

Культовый украинский режиссер Дмитрий Томашпольский с конца июня выкладывает на YouTube несколько своих ранних работ. RussoRosso рассказывает о втором фильме Томашпольского «Будем жить» — абсурдистской мистической трагикомедии про загробную жизнь и ностальгию по Советскому Союзу.

«Будем жить» (1995)

Режиссер: Дмитрий Томашпольский
Сценарий: Дмитрий Томашпольский
Оператор: Сергей Борденюк
Продюсер: Владимир Цицкишвили

Максим, обаятельный скромный интеллигент в толстых очках и свитере, с тихой грустью рассказывает, что с ним давно происходят странные вещи , а люди смотрят на него с жалостью и состраданием. Недавно его ноги начали увеличиваться, да так что дети на них качаются, а врачи только смеются. В один момент ноги удлиняются так, что пробивают оконные стекла в квартире. «Кажется, я протянул ноги», — меланхолично заключает Максим.

Царство смерти, которое показывает Томашпольский, выглядит как санаторий, где люди пьют мертвую воду, вечерами танцуют и ходят на кинопоказы. По определению одного из героев, «отечественный загробный мир — самый задушевный в мире». Вот только это фальшивый рай. Убежище для постсоветского человека — все еще санаторий, пришедший из минувшей эпохи, где можно не боясь бездельничать, не заботясь о том, что будет после.

Никакого «после» здесь нет и быть не может — мертвецы застревают в застойной эпохе тотального безвременья. И тихая радость обитателей санатория мелочам, возможности повидать близких пугает гораздо сильнее дантовских кругов ада — здесь он всего один, с добрым смотрителем, вечерними фонариками и надписью «Дружба».

Даже любовь здесь выглядит искусственной — Максим проникается чувствами к темнокожей девушке, которая попала в отечественный загробный мир по случайности: ее самолет упал в нашей стране. Максим читает девушке стихотворение Лермонтова про одинокую северную сосну и прекрасную пустынную пальму, и этот привет со школьной скамейки, подчеркивает банальность и неправдоподобность любовной линии.

В конце концов оказывается, что смерть Максима была клинической и в царство мертвых он попал случайно. Но царство жизни, куда ему приходится вернуться, при этом выглядит едва ли лучше. Противные дети, жена, сошедшаяся с другим мужчиной, вещи, розданные сразу после смерти, — абсурд возвращения с того света становится еще горше. Даже этот самый фальшивый рай с советским фасадом оказывается лучше, чем реальные 1990-е: выбор, по сути, между никаким и плохим.

Сам Томашпольский определяет свой любимый жанр как «абсурдистскую трагикомедию с мистическим оттенком». Это подходит и к другим его ранним фильмам — предыдущему «О безумной любви, снайпере и космонавте» (1992) и последующему «Всем привет!» (2000), в которых абсурд тоже чередуется то со светлой грустью, то с черным юмором. Но именно в «Будем жить» с его постсоветским хтоническим счастьем прорывается та безнадежность, что пугает сильнее всех чертей и адских пыток.

По вечерам покойники смотрят фильмы, но, конечно, не самые рядовые. Им показывают пленки с их собственных похорон — траурные процессии, слезы, цветы, серое тело в гробу. Так и получается, что настоящее кино фиксирует смерть не за работой, а за отдыхом, потому что никакого умирания не существует. Даже после смерти люди живут, любят и бесконечно отдыхают: и сколько бы фильм ни пытался убедить зрителей, что эта идиллия прекрасна, на деле выходит совершенно обратное.