«Сатор»: Гость в своём доме

Прокатившись по тематическим фестивалям, «Сатор», минуя большие экраны, рухнул в болото VOD-релизов, где чуть было не затерялся окончательно. О том, чем же примечательно творение Джордана Грэма и почему ему стоит уделить особое внимание, рассказывает Настасья Горбачевская.

«Сатор» / Sator (2019)
Режиссер: Джордан Грэм
Сценарий: Джордан Грэм
Оператор: Джордан Грэм
Продюсеры: Джордан Грэм, Элиас Адамопулос, Дженнифер Грэм

Сложно избавиться от навязчивых ассоциаций — скалывается впечатление, что Кристофер Нолан присвоил себе безраздельное право на слово «Сатор». После просмотра «Довода» только самый отрешённый зритель не выучил тот самый квадрат палиндромов. Но всё же выходит, что режиссёр-дебютант Джордан Грэм обнаружил своё стремление воспользоваться наследием древних раньше. Премьера «Сатора» прошла два года назад на фестивале Fantasia — после небольших гастролей по прочим локальным жанровым смотрам, картина нашла свой приют в сети, так и не увидев проката и больших экранов. Что по большому счёту закономерно для скромных независимых картин выходивших в 2020 году, а это и правда — хоррор-лоукостер, где основной бюджет — человеческий ресурс постановщика, а не валюта в денежном эквиваленте.

Вроде бы наши дни, но будни Адама (Гэбриэл Николсон) изо всех сил маскируются под прошлое: хижина в лесу, собака, скромный быт и тягучая поэзия отшельничества. Грэм не торопится представить зрителю остальных своих героев, позволяя изгою вдоволь насладится тревожным одиночеством — по ночам среди деревьев мелькают силуэты (или отшельник просто очень хочет их найти). Родственники Адама постепенно появляются, чтобы раздробить мрачную мистическую хтонь подозрениями и страхами куда более буквальными. Сатор — частый гость в видениях (галлюцинациях или причудливой действительности) бабушки Адама Нани (Джун Петерсон): её блуждающая рука фиксирует на бумаге «автоматическим письмо» — то ли о сказки о чудовище с рогами, то ли реплики из иного мира. Её дочь, она же мать Адама, пропала и все дети этой несчастливой семьи с трагичным отпечатком (а их ещё двое — Иви и Пит) вынуждены уживаться с суевериями и психическим недугом. Адам к легендам оказывается наиболее чувствительным — от того каждую ночь и пытается поймать кадр с блуждающими по лесу тенями.

Последовательно пересказанный синопсис фильма скорее даже противоречит происходящему на экране. Помимо того, что нарратив Грэма упоительно (или возмутительно — вопрос вкуса) неспешный, режиссёр ещё и совершенно не стремится артикулировать сюжет, оставляя зрителя наедине с догадками и домыслами о природе не только помешательства, но и всей сюжетной арки и последовательности сцен. Стилистически и гармонически «Сатора» проще всего назвать нелюбимым ребёнком двух ведьм — Эггерса и той, что живёт в Блэр. Поступь слоубёрнера на экране сталкивается с издержками условий производства и подсвеченными одним источником света кронами деревьев. Этакий фольклорный аскетизм, без жанровых примочек вроде томительных аккордов музыки или иных звуковых акцентов и резко открывающихся дверей. Адам бродит по кругу, просыпается в хижине, осень сменяется снежной свежестью мрачной белизны, а темпоральность изобретает новую единицу времени взамен часов и минут.

Само производство картины было растянуто — Грэм шёл к премьере почти семь лет. Режиссёр собрал из сруба избу для Адама и также самостоятельно строил свою картину камень за камнем. Почти на каждой позиции в титрах можно найти его фамилию, будь то строка продюсер, сценарист, оператор, монтажёр или композитор. Что удивительнее (или наоборот ещё более предсказуемо в общем контексте) Нанни на экране — бабушка режиссёра, её разум взял в тиски тот же недуг. В записи сбивчивых речей фильм уходит от вымысла к документалистике: сюжет прогибался под настроение и состояние здоровья героини.

Но среди этого душевного эксгибиционизма странно чувствовать совершенно мёртвую природу фильма. Ряд кадров, сцен и мгновений, настроенных на эмпатический диалог со зрителем и контакт ощущений, совершенно лишён витальной силы и пульса энергии. Пространство пасмурного кадра выглядит безжизненным даже в блеске глаз лохматой собаки, которая не виляет хвостом — эта апатия и пугает, и вызывает отчуждение.

Зарубежные критики влюбились в картину Грэма, наперебой называя его если не надеждой хоррора, то поэтом жанра, выходящим за рифмы зрительских конвекций. Последние и правда остались холодны, если верить оценкам. Возможно «Сатор» страдает той же болезнью, что и его дальний родственник из мира палиндромов, о котором мы говорили в начале — торжество конструкции как метода киносложения. При всей абстрактности совершенно очевидно, что Грэм — режиссёр скрупулёзный и тщательный (документальные съёмки необходимо было встроить в канву основного сюжета), а кроме того, ещё и насмотренный. Референциальность и узнаваемость остаются единственным ключами к понимаю картины, помимо выдержек из биографии родственников автора. Стыдно вспоминать Годара (но и не вспомнить стыдно), когда изображение скачет между цветом и черно-бёлой гаммой домашних интервью. В чаще леса, блуждая по буреломам сознания, то и дело есть риск споткнуться об «Антихриста» Триера и в конечном итоге уйти в Каркозу Фукунаги. Да и ведьм на этом шабаше явно больше двух вышеупомянутых. Суммарные впечатления путаются, как и сбивчивое дыхание нарратива: Сатор мёртв, да здравствует Сатор!