«Страх нас объединяет»: Интервью с режиссёром «Бугимена» Талалом Сельхами

8 июля в прокат вышел «Бугимен» (у нас уже вышла рецензия), марокканский хоррор о повзрослевших жертвах монстра-людоеда, столкнувшихся с ним вновь спустя много лет. Иван Афанасьев расспросил режиссёра фильма Талала Сельхами о клоуне Пеннивайзе, арабской культуре и коллективной памяти.

Иван Афанасьев: Признайся – читал «Оно» Стивена Кинга? Насколько этот роман стал важным при создании «Бугимена»?

Талал Сельхами: Безусловно, Кинг с детства был для меня одним из столпов, любовь началась еще с обложек. Оформление французского издания «Оно» с клоуном и мальчиком в жёлтой куртке было шедевром. Я сразу захотел прочитать эту книгу, но так вышло, что сначала посмотрел фильм Томми Ли Уоллеса – первая серия отличная, вторая чуть послабее. Конечно, после этого я добрался и до книги. Потом я начал методично отсматривать все экранизации Кинга. И даже если фильмы были не слишком интересными, первоисточник оставлял в них то, что мне было нужно. Так что было естественно вернуться к тому, что так впечатлило и напугало меня в детстве, попробовать поговорить об этом на своем языке.

И. А.: Тем не менее, «Бугимен» довольно сильно отличается от «Оно», хотя переклички имеются.

Т. С.: Конечно. Что касается разницы между «Бугименом» и романом Кинга – конечно, есть много общего в этой теме, особенно в том, что касается темы прошлого и настоящего. Но об этом снято много фильмов, мы были не единственными, кто делал это раньше. Нам же эта структура была нужна, чтобы показать, как ребёнок становится взрослым. Для меня существо из фильма – символ взросления. Оно буквально жрет ваше прошлое, поедает ребёнка, которым вы были. Мне это кажется проблемой, не так-то просто взять и оставить то, что было частью твоей жизни. Но реальность такова, что однажды у тебя появляются работа, ипотека, жена, дети, кошка в конце концов (гладит кошку на коленях). Можно сказать, что это был мой личный протест: «Я не хочу забывать ребёнка в себе, я хочу оглядываться назад!». Это же касается и главной героини, Нади – она боится оглянуться в своё прошлое, из-за этого не может социализироваться, в её жизни всё как-то наперекосяк.

И. А.: Расскажи чуть подробнее про чудовище в фильме – бугитате. Я читал о том, что так называют существо, которое «приходит» по ночам к людям, страдающим сонным параличом, и душит их во сне.

Т. С.: Арабская культура, марокканская в частности, это огромная неизведанная территория. Мы мало что о ней знаем, здесь все не так, как в христианстве. Вы точно знаете, как выглядит дьявол, ангел, даже свет божий. В арабской культуре всё иначе – там многое подаётся через рассказы. Дед рассказал внуку сказку про демона – но он не может рассказать, как он выглядит, потому что нет каноничного образа. А нам нужно было выяснить, как это существо выглядит и какое имя ему присвоить. Бугитате, как мы выяснили, оказалось наиболее распространённым. Так и решили: «Давайте возьмём этого демона и адаптируем его для истории».

И. А.: Расскажи немного о марокканской мифологии.

Т. С.: Собственно, это связано с моим предыдущим ответом. Уверен, в ближайшее время мы увидим много новых персонажей, так или иначе перекликающихся с понятием арабского «джина», которое корнями уходит вглубь арабской культуры. Есть много историй о них – мы сами отталкивались от этой мифологии. Джины бывают хорошие и плохие. Думаю, наш джин явно нехороший. Наша история строится вокруг идеи, что он появляется, когда происходит что-то плохое. В доме, где он появился, происходило много ужасных событий. Но, помимо некоторых аспектов арабской культуры, мы взяли и то, что сами хотели бы видеть. В ранних версиях сценария бугитате был значительно сильнее, но нам пришлось это поправить из-за ограниченного бюджета на графику.

И. А.: Кстати о доме. Столкновение с бугитате происходит в доме времён французского протектората. Значит ли это, что пробуждение монстра свидетельствует о, своего рода, пробуждении коллективной памяти о времени, когда страна находилась во власти Франции?

Т. С.: Абсолютно точно. Правда, мы не хотели делать фильм излишне политизированным, а потому не стали добавлять, скажем, планировавшуюся историю о жившем в этом доме генерале. Первоначально в сценарии имелась сцена, где ясно показано, как зло пробуждается из-за действий французских военных. Мы создали для фильма такую предысторию, однако пришлось от нее отказаться, потому что не было возможности проработать ее достаточно хорошо – а абы как делать не хотелось. Но это, безусловно, есть, более того – есть несколько ключей для разгадки событий, происходящих в фильме. Вы можете увидеть их в начале и конце, все начинается и заканчивается в том самом доме. Все отсылает к тем самым событиям, о которых ты говоришь.

И. А.: Какую роль в сюжете играет праздник Ашура, с которого фильм начинается – буквально, потому что в оригинале название празднества совпадает с названием фильма?

Т. С.: Ашура была для нас своего рода предлогом, чтобы включить фильм в устоявшиеся культурные коды. Несмотря на то, что этот праздник религиозный, мы не опираемся на теологическую составляющую, скорее используем его как контекст. В Марокко этот праздник имеет особое значение, особенно для детей – для них это своего рода христианское Рождество, американский Хэллоуин. Они играют с петардами, шарами, веселятся, получают много подарков. Что видится мне идеальной обстановкой для существа, которое любит есть детей. Первоначальная идея была именно в том, чтобы интегрировать «Бугимена» в череду фильмов, действие которых происходит в известные праздники – «Хэллоуин», «Чёрное Рождество», «Мой кровавый Валентин». Так что фильм, помимо всего прочего, является данью жанру.

И. А.: Как вообще в Марокко дела с хоррорами? Можешь выделить какие-то особенности?

Т. С.: Это очень простой вопрос, потому что в Марокко есть, по факту, две наиболее распространённые категории кино: это довольно радикальный фестивальный артхаус и довольно глупые зрительские комедии, которые смотрят все. Нет какой-то золотой середины. И мне показалось, что хоррор – идеальный жанр для того, чтобы ее нащупать, это действительно что-то новое. Тем более, у нас никогда до этого не было фильмов ужасов о сверхъестественных существах. В моём первом полнометражном фильме «Миражи» было нечто подобное, но он был не о монстрах – скорее триллер о людях, которые находятся в пустыне и видят что-то жуткое. Так что для нашего кинематографа это было в новинку. И я уверен, это должно дать толчок к развитию. Думаю, ужасы – идеальный жанр, чтобы не говорить о каких-то важных вещах в лоб, использовать метафоры. И они могут быть достаточно сильными, достаточно посмотреть, как это развивалось в разных странах мира. В Японии была мощная хоррор-волна 1980 – 1990-х, это один из моих главных ориентиров. Позже в Испании в 1990-х был бум ужасов. Мне кажется, этот жанр может изменить имидж страны, при этом он будет близок человеку любой национальности – неважно, испанец вы, француз, мексиканец или русский. У нас у всех есть одна общая черта – все мы тянемся к страху. Это нас и объединяет.