«Синистер. Новые души»: преодолевая прошлое

Испанский хоррор «Синистер. Новые души» (La Ermita) — новый проект Карлоты Переды («Сожженый заживо», «Свинка»). Андрей Волков разбирает фильм, который оказался глубже и серьёзнее, чем кажется на первый взгляд.
«Синистер. Новые души» / La ermita (2023)
Режиссёр: Карлота Переда
Сценаристы: Альберт Бертран Бас, Карлота Переда, Кармело Вьера
Оператор: Рита Норьега
Продюсеры: Пабло Экхарт, Инаки Гомез, Лаура Фернандес Бритес, Карлос Фернандес
Испанская постановщица Карлота Переда пришла в сумрачный мир кино из телевидения, где всегда ценили командную работу. Переда была автором нескольких телевизионных шоу, малоизвестных за пределами Испании, а в полном метре дебютировала нестандартным триллером «Свинка» (2022), который, несмотря на антураж традиционного фильма о мести, оказался больше драмой, нежели очередной версией «Я плюю на ваши могилы».
Начальный эпизод второго фильма Переды «Синистер. Новые души» (в оригинале La ermita — «часовня» в переводе с испанского) умело вводит в заблуждение. Наблюдая длинную процессию больных, подгоняемую чумными докторами, ждёшь либо средневекового триллера о жестоких нравах того времени, либо мистического хоррора о призраках в древней башне. На деле же фильм является драмой, где «потусторонние» сцены, при желании, легко объясняются фантазией главной героини, впечатлительной девочки Эммы (Майя Сайтеги), желающей стать медиумом, чтобы всегда общаться со своей умирающей матерью (Лорето Маулеон). Получается почти как в классическом триллере Уильяма Касла «13 привидений» — восприятие ленты зависит от намерения зрителя: признать наличие сверхъестественного в сюжете или объяснить происходящее живым воображением Эммы.
Композиционно «Синистер. Новые души» выстроен как драма об отношениях матери и дочери, где основное внимание уделено внутреннему миру Эммы, её наивному детскому протесту против вынужденной разлуки с матерью, старающейся оградить её от тягот лицезрения тяжёлой болезни. Предвестником трагического ухода самого близкого для Эммы человека становится жуткий призрак чумного доктора, представляющий собой полусгнивший скелет. Он внезапно появляется в самые драматичные моменты фильма, как бы сообщая о неотвратимости смерти.
Режиссёр проводит пугающую, но и обнадёживающую аналогию. Если в Средние века эпидемия чумы могла унести миллионы жизней и воспринималась предвестником библейского конца света, то сейчас эта болезнь не вызывает паники. Врачи больше не носят знаменитые по многочисленным гравюрам и рисункам фантасмагорические маски, напоминающие клювы птиц, которые якобы отпугивают болезнь. Чума успешно лечится медицинскими препаратами. Рак же, напротив, стал настоящей проблемой, так что лучшие врачи пока бессильны излечить его поздние стадии.
В фильме Карлоты Переды образы смерти постоянно сопровождают маленькую Эмму, как бы подталкивая её осознать тяжёлую истину. Говорят, детство заканчивается, когда человек встречается с горем. Таким неприятным событием для Эммы выступает приближающийся финал жизни матери, что она с детской прямотой пытается изменить, научившись общаться с обитателями загробного мира. Смерть для неё пока лишь игра, вроде доски Уиджи. Однако постепенно Эмма начинает осознавать неотвратимость расставания с матерью. Впервые девочка видит лик смерти в доме медиума Пералты, и бездыханное тело пожилой женщины становится воплощением главного триггера Эммы.
Постепенно с фильма спадает мистический саван, и картина раскрывается как трогательная драма о взрослении одной испанской девочки. Мать Эммы стремится не только уберечь ребёнка от лицезрения тяжёлой болезни, но и старается устроить её судьбу. За Эммой приглядывают сердобольная соседка и полицейский Джон Элорза (Хосеан Бенгоэчеа), от которых девочка постоянно сбегает, чтобы по магической книге обучаться общению с миром духов. Однако граница между жизнью и смертью подобна стене, через которую не пробиться никаким медиумам. Неслучайно Пералта так и не смогла освободить призраков часовни, хотя стремилась к этому всю жизнь, а её явившаяся на похороны дочь Карол (Белен Руэда) и вовсе не верит в духов, хотя зарабатывает общением с мёртвыми.
Карол — циничная одинокая женщина, которая не любит детей и усиленно прячет под длинной чёлкой ожог, служащий напоминаем о тяжёлом детстве в материнском доме. Назойливая Эмма, атаковавшая Карол просьбами научить общаться с духами, поначалу вызывает у неё лишь раздражение, но постепенно Карол осознаёт, что между ней и Эммой много общего.
Смерть пролегла мрачной тенью в отношениях с матерью не только для Эммы, но и для Карол. Мать Карол не была больна, однако она больше интересовалась призраками часовни, нежели собственной дочерью, чем способствовала развитию комплекса неполноценности. Тему разлуки матери и ребёнка усиливает легенда о больной девочке Ушоа, которую в Средние века оторвали от матери чумные доктора и заточили в часовне. Древняя легенда показана зрителю сквозь призму восприятия Эммы. Девочке легко поставить себя на место Ушоа, поскольку она сама скучает по матери, с которой может видеться лишь с разрешения врачей.
Слова, обращённые в финале к Ушоа, Эмма фактически говорит самой себе. Она наконец понимает, что мир духов не более чем проекция её детских фантазий. Не нужна никакая магия, чтобы общаться с родными люди, ведь они всегда рядом, в воспоминаниях. Нет силы, способной воскресить мёртвых, повернуть время вспять. В жизни радость всегда соседствует со страданиями. Неслучайно тяга к минувшему в ленте Переды ассоциируется со смертью. Финальный пожар в часовне знаменует расставание Эммы и Карол с призраками прошлого, которые не давали им спокойно жить в настоящем.
Последний кадр ленты — своеобразная реминисценция «Зеркала» Андрея Тарковского. Эмма и Карол уходят прочь по полю от горящей часовни, как бы оставляя в огне все свои обиды на усопших родительниц. Сосредоточенность на своих душевных страданиях лишала их будущего, которое постановщица визуализирует прекрасным панорамным кадром находящегося в тумане маленького городка, словно отдавая дань «Пейзажу в тумане» Тео Ангелопулоса.
Будущее пугает своей неопределённостью, потому проще укрыться в прошлом, спрятаться в жалости к себе. Однако лишь примирение с внутренними демонами даёт подлинное успокоение. В конце концов, матери Эммы и Карол любили дочерей, пусть и не всегда умело продемонстрировали это.