«Годзилла 2: Король монстров»: За и против

Рубрику стихийных словесных противостояний на страницах RussoRosso продолжает последний (пока что) фильм про Годзиллу — вас ждет дискуссия про антропоцентризм и различия культур.

Максим Бугулов: Не страшно, что сиквел американского «Годзиллы» как блокбастера оказался до бруксизма неказистым. Американский «Король монстров» недалеко ушел от своего коллеги из сказки Андерсена («а король-то голый»): все-таки бюджет в 170 миллионов требует щепетильности, однако зритель щурится, силясь разглядеть дивных заморских кайдзю в снежном шторме, проливном ливне или ультракрупных планах. При всем уважении к кудесникам цифровых искусств Харуо Накадзима не только обходился студии Toho дешевле, но и выглядел эффектнее.

Но обманутые зрительские ожидания по части блокбастерности и зрелищности — это, право, пустяки: не в первый и не в последний раз. А вот моральный облик американской чудо-ящерицы прогнил так, что Датскому королевству и не снилось.

Детсадовский религиозный символизм может прикрыться фантазией художника, а вот горделивый антропоцентризм фильма не спрячешь никак. Картина не единожды приписывает Годзилле богоподобие, чтобы под конец хронометража продемонстрировать: без людишек Король монстров ну никак не справится. Конечно, ему еще помогала Мотра, но от агонии и смерти спасли его именно бесхвостые гуманоиды с финальным самопожертвованием Веры Фармиги. И это отнюдь не антирелигиозное иконоборчество, ведь символизм — это детские кубики: сейчас — слово, через секунду — набор букв. Это ода человеческому эго, эхо Бытия («и сотворил Бог человека по образу Своему»), напоминание всем живым существам (а в первую очередь — самому себе) о том, кто на самом деле является спасителем, королем и вершиной эволюции. Небо не видело настолько оголтелого антропоцентризма со времен «Космической одиссеи 2001 года». Рядом с этим пассажем вопиющая сцена с кайдзю, встающими перед Годзиллой на колени (БУКВАЛЬНО! А то не все высшие существа поймут, при чем здесь «Король…» в названии, даже после ванлайнера Фармиги), кажется почти миловидным книксеном.

Просто в качестве росчерка напомню об участии в проекте Сержа Танкяна. Немного углублюсь, чтобы считывалась ирония. Танкян прославился как вокалист System of a Down. У ребят среди прочего есть трек Science с рефренами «наука подвела наш мир» и «дух должен воцариться над всем сущим». Если вспомнить японскую франшизу про Годжиру (любой период), то невозможно отделаться от фэнтезийной духовности местного лора: феи Сёбидзин, «хранительница Земли» Мотра и прочее. Критика индустриализации и милитаризма, памфлеты об опасности человеческой жизнедеятельности — безусловно, эти мотивы есть во франшизе, но опирается это на дух, а не на науку. Американцы избавились от фэнтезийных элементов и упорядочили всё, как и велит научная классификация (тем смешнее выглядят пятнашки с радиацией). И чем это обернулось? Хоррором? Надрывной критикой? Актуальными подтекстами? Нет, бравадой и антропоцентризмом. А Танкян поучаствовал в том, что в 2001 году с матерными криками критиковал.

Но при должном опыте симуляцию несложно отличить от настоящего. Американский «Король монстров» — не Годзилла. И мы все понимаем, где его видели в последний раз [показывает пальцем на постер Shin Gojira].

Дмитрий Соколов: Годзилла, явленный зрителям в 2014-м, примечателен как раз тем, что Гарет Эдвардс предложил посмотреть на историю про гигантского доисторического монстра как на драму, в которой кайдзю-экшн часто отступает на второй план по сравнению с трагедией людей, столкнувшихся с эпических масштабов чудовищем. В финале первого фильма (2014) персонаж Кена Ватанабе прямо проговаривал мысль, которую можно назвать лейтмотивом франшизы: монстры были до человека, сосуществуют с человеком и, возможно, будут после него, так что людям лучше привыкнуть к этому. В обновленном «Кинг-Конге» (2017) герой Сэмюэла Л. Джексона пытался было напомнить Конгу, что «царь на Земле — человек», но был успешно съеден гигантской гориллой. В этом смысле сиквел «Годзиллы» выходит на новый уровень, причем это заметно невооруженным глазом. За объяснение нового порядка вещей отвечает Вера Фармига, которая четко проговаривает: на Земле пробуждаются силы древнее и сильнее, чем человечество, и людям с ними не расправиться. Все, что может сделать человек, — выбрать правильную сторону в намечающейся схватке монстров. Идея при всей прямолинейности революционная для блокбастера. В самом деле, классические образцы жанра вроде «Дня независимости» (1996) и «Армагеддона» (1998) — гимны человеческой изобретательности и научно-техническому прогрессу: невозможно представить, чтобы Майкл Бэй или Роланд Эммерих продвигали в своих фильмах мысль, что на свете есть что-то, с чем не справится военно-воздушный флот США, гениальный хакер-одиночка или пачка ядерных боеголовок. Поэтому антропоцентризм в новом «Годзилле» (если он там вообще есть) — скорее формальная уступка требованиям драматической формы, чем последовательная идеология.

Максим Бугулов: Конечно, можно сделать словесный дэб и назвать сиквел «Годзиллы» новым уровнем, прочить ему революцию и призывать к вооружению глаза. Но кайдзю-экшн ушел на второй план в сравнении с трагедией людей еще в первобытные времена, когда пленка была огнеопасной и черно-белой. Не важно, будь то фильм-катастрофа или creature feature, в глазурь которых американцы могут окунуть что угодно: от красной коммунистической угрозы до лав-стори. Японские кинематографисты затаскали идеи о вечном существовании кайдзю (и об их превосходстве над силами людей) еще до того, как Гарет Эдвардс родился на свет. А оттеняющие экшн драматические страдания людей (любовь, противостояния корпорациям, отношения с родителями, следование мечте и зову сердца) появились еще в эпоху Сёва. Какая революционность? Какая новизна? Откуда бы ей здесь взяться?

Gojira усомнилась в сусальных ценностях антропоцентризма в 1954-м: редкий хоррор так оплакивает своего антагониста (а оригинальный «Годзилла», несомненно, хоррор). И на японской земле Король монстров прошел огромный путь: от угрозы ядерной войны и защитника окружающей среды («Годзилла против Хедоры», 1971) до критики, поразившей государство бюрократии и подковерной борьбы (Shin Gojira). Американцы же все еще играются с примитивнейшими тропами (извините, не могу заставить пальцы напечатать это как «драма») и разрываются между библейскими отсылками, разделением на хороших и плохих зверюшек и желанием ставить персонажей на колени. Потому что компромисс всегда прибыльнее чистой идеи: Стивен Спилберг до сих пор не рискует вслух сказать то, о чем Мамору Осии кричал еще в 2001-м. Точно так же и Майкл Догерти не может приблизиться ни к законченной идее, ни к захватывающему визуальному воплощению (об особенностях местного CGI мы уже говорили). А чтобы все это не выглядело как накинутое от щедрот, он густо поливает крошечное наполнение лубрикантом: хромыми гэгами, навязанными сантиментами (зритель буквально вынужден делать вид, что ему не наплевать на умершего под ринитную музыку персонажа) и кринжевыми ванлайнерами. Нет, «Годзилла: Король монстров» возвещает не о революции в блокбастере, а о том, что пришло время собирать камни.

Дмитрий Соколов: С тем, что революция в «Короле монстров» вышла незавершенной, конечно, спорить вряд ли приходится: отказ от антропоцентризма там проговаривается четко, хотя при этом сценарий, действительно, останавливается на яркой, но декларации, вместо того чтобы как-то последовательно работать с темой дальше. Я полагаю, впрочем, что остается вариант развернуть этот месседж более подробно в следующих частях: по крайней мере, логика развития франшизы пока что идет именно в этом направлении. А вот что мне кажется ошибочным, так это попытка поставить в параллель японского и американского Годзиллу: здесь слишком много но, чтобы такая параллель работала. Японский Годзилла возник не только в совершенно иное время, но и в очень специфической культурной среде, будучи кинематографической манифестацией длительной традиции кайдзю-сюжетов. И даже если согласиться, что первый фильм Иширо Хонды был по настроению скорее хоррором, важно, что в США этот персонаж пришел очень переработанным, во многих отношениях — радикально. (Замечу в скобочках, что такой «трансформирующий транзит» вообще характерен для переноса азиатских концептов на американский рынок — вспомнить можно хотя бы историю франшиз «Проклятие» и «Звонок», которые в США остались разовыми успехами, в отличие от японских оригиналов, породивших мощный культ, включающий не только вереницу сиквелов, но еще и сопутствующие медиа, от игр до книг.) Для европейского — в широком смысле — сознания идея о том, что всех людей спасать не только не получится, но и не нужно, выглядит не просто новой, но нарушающей некоторые важные табу, укорененные в массовой культуре, психологии, и отчасти религии.

Максим Бугулов: Я вынужден повториться: идея отказа от антропоцентризма в «Короле монстров» не проговаривается вовсе. Она проговаривается в оригинальном «Гидора — трехголовый монстр»: люди решают человеческие проблемы в своей арке, а кайдзю разбираются с глобальной расстановкой сил — в своей.

Идея о жертвенности большинства и спасении избранных есть в религиозных текстах, и это никак не идет вразрез с их антропоцентричной направленностью. Эта же идея лежит, свернувшись клубочком, чуть ли не во всех фильмах-катастрофах — от «Пика Данте» (1997) и песочниц Роланда Эммериха до норвежской «Волны» (2015). Это я не вспоминаю Лавкрафта и «Чужого против Хищника» (2004), открыто говорящих, что Земля — это такой центр подготовки для яутжа а-ля Академия ФБР в Куантико.

Что касается переноса азиатских концептов на американский рынок — дело вовсе не в «трансформирующем транзите» и различиях менталитетов, а в особенностях американского кинорынка, где ремейк оказывается наиболее простым и выгодным решением. Относится это не только к j-хоррорам (напомню, что переделки «Звонка» и «Проклятия» получили сиквелы), но и ко всем фильмам вообще («Олдбой» и авторемейк «Забавных игр» не дадут соврать). Вполне себе неазиатский «Репортаж» (2007) на родине разошелся в крупногабаритную квадрологию, но в США остановился на одном лишь «Карантине» (2008). Мимо летит и пассаж о других медиа: сопутствующие хоррор-книги выходили на английском и в начале века (от «Звонка» Судзуки до «Паразита Евы» Сены), а видеоигры плотно ориентированы на англоговорящую аудиторию. Да и американская фанбаза тех же кайдзю-фильмов не только достаточно обширна, но и с удовольствием потребляет и коллекционирует атрибутику, то есть для не-японцев это такой же культ, как и для экспортирующей стороны.

Более того, «Король монстров» прекрасно ложится в антропоцентристский вектор, акцентированный в жанровом кино конца 2010-х. Александр Ажа вновь заставил о себе говорить, сделав «Капкан» (2019), где в кадре проговаривается посыл «человек — это сверххищник», и рядом с «Аллигатором» (1980) смена настроений ощущается как деградация. «Остров Черепа» (2017) и «Рэмпейдж» (2018) делят животных на хороших и плохих по степени полезности для человека: Конг — хороший, потому что помогает аборигенам не попасть в пищевую цепочку местных рептилий; Джордж — хороший, потому что у него коммуникация с людьми, и вообще он, считай, домашний. Отдельно отмечу, что в обеих картинах хорошие зверюшки — это приматы, почти родственники гомо сапиенса, которых человечество готово терпеть рядом, но на определенных условиях. Чтобы сделать Годзиллу своим, пришлось сильно переработать его внешний вид, добавив кошачьи черты и активную мимику. Тем же самым занимались и японцы, но для них Годзилла никогда не был своим в доску: покровительница Земли — Мотра, и она мимики, кстати, почти лишена.

Несмотря на множество проблем, Эдвардсу в «Годзилле» удалось сгладить углы: самый известный кайдзю из угрозы превратился в защитника в силу обстоятельств. В то же время Эдвардс оставался более-менее верен заветам «Тохо»: да, копошащимся у лап Годзиллы людям и их смешным муравьиным проблемам уделено подавляющее количество хронометража, но их хотя бы не ставили с кайдзю на одну полку. Догерти пошел дальше, превратив Годзиллу в Иисуса («Он умер за нас»), а затем позволив людям сыграть решающую роль в схватке за Землю. Фактически это и есть весь фильм. Разборки гигантских монстров происходят в интригующей темноте и смотрятся немногим эффектнее десятичасового фильма «Краска сохнет» (2016). Остальной видеоряд «Годзиллы» посвящен диалогам людей разных рас и национальностей (возможно, в Legendary считают, что от американо-китайско-японского диалога зависит судьба планеты). Если ящероподобный Иисус и неумело сделанный экшн (да еще и с безобразной актерской игрой и посредственным CGI) — это революция и новая скрижаль в creature feature, кайдзю-эйга и тентполах, то призываю молиться азиатским золотым тельцам прошлого и ждать, когда этот кринж лицензия на использование образа Годзиллы у Legendary закончится.

Дмитрий Соколов: Мне представляется, что здесь в один ряд вновь поставлены слишком разные фильмы и разные явления. Но для начала уточню мысль про перенос иностранных концептов на американскую почву. Действительно, испанский «Репортаж» был переделан в США и не стал чем-то хитовым, но вообще-то этот пример скорее подтверждает мою мысль, чем опровергает ее. Дело в том, что различия кинорынков в какой-то степени — следствие культурных различий: есть страны, где прокат более открыт для зарубежного кино, а есть такие, где зрители больше предпочитают смотреть свое (включая те же ремейки иностранных фильмов). И различие это связано не только с экономикой, но и с культурой. Думаю, все хорошо знают о попытках Франции стать крупным игроком на кинорынке, предложив альтернативу Голливуду, — потуги эти (неважно, успешные или нет) связаны в том числе и с представлением французов о том, что они остаются своего рода метрополией европейской культуры. В то же время у немцев (обладающих сравнимыми экономическими и техническими возможностями) такого желания не наблюдается. Как говорил герой одного фильма Квентина Тарантино, «маленькие различия».

Пример с книгами по франшизам «Звонок» и «Проклятие» хороший, но опять-таки говорит больше о различиях в культуре: важно не то, что книги по мотивам японских франшиз переводились на английский, а то, насколько заметным оказалось их воздействие на аудиторию. Я думаю, вряд ли популярность оригинальных хоррор-франшиз в Японии и США сопоставима — об этом свидетельствует как раз малое число сиквелов и ремейков. Напомню, к примеру, что «Звонок» в Америке не прижился, и вслед за сиквелом 2005-го импортированная франшиза тихо умерла.

В этом смысле пример «Годзиллы» особенно интересен. Это едва ли не единственный массово известный за пределами Японии киномонстр, который популярен на американском рынке. Аналогии с франшизой про Чужих и Хищников остроумны, но неточны, поскольку их воздействие на зрителей, прямо скажем, не очень большое, о чем красноречиво говорят даже не кассовые сборы, а отсутствие какого-то развития кроссовера за последние лет тринадцать. В то же время можно согласиться, что отказ от антропоцентризма в новом «Годзилле» носит недостаточно продуманный характер — в этом смысле фильм Эдвардса, действительно, более гладко осуществляет тот самый «культурный трансфер». Там, где Эдвардс плавно двигает сюжет через историю отдельных людей, фоном показывая марш-бросок Годзиллы к схватке со своим противником, Догерти сразу выкручивает визуал на максимум, бомбардируя зрителей драками кайдзю, подлодками, тайными организациями и цветомузыкой. Во всем этом бухающем и ухающем великолепии идею про отказ от антропоцентризма успевают четко обозначить, но проработать ее времени уже не остается. Делает ли это нового «Годзиллу» более легковесным? Возможно. Но легковесный и плохой далеко не всегда синонимы.

Слушайте также:

Подкаст про фильм «Годзилла 2: Король монстров»