«БЕРЛИНСКИЙ СИНДРОМ»: ЖИТЬ НОРМАЛЬНО И С ОТВЕРТКОЙ В РУКЕ

В российском прокате идет «Берлинский синдром», триллер о похищении, побывавший на «Сандэнсе», в Берлине и на других фестивалях. RussoRosso разбирается в этом простом фильме о непростых отношениях. 

«Берлинский синдром» / Berlin Syndrome (2017)

Режиссер: Кейт Шортланд
Сценарий: Шон Грант
Оператор: Анхель Аморос
Продюсеры: Полли Стэнифорд, Наима Абед, Скотт Отто Андерсон и другие
Дистрибьютор в России: «ПРОвзгляд» (в прокате с 20 июля)

Голубоглазая австралийка Клэр (Тереза Палмер) находится ровно в том возрасте, когда планы на жизнь вырастают из романтических увлечений. Ее выбор — ходить по улицам восточной части Берлина и фотографировать архитектуру времен социализма. На улице с ней знакомится школьный учитель английского Энди, который непринужденно болтает о клубнике как о средстве, которое помогает забыть о проблемах. Для Клэр, как она сама признается, путешествия — способ получить жизненный опыт, так что нет ничего удивительного в том, что туристка вскоре оказывается в постели нового знакомого. Наутро он уходит учить детей, а у Клэр выйти не получается: ключа от дверей нет, окна не открываются. С этого момента фраза, брошенная Энди во время секса: «Можешь кричать, здесь никто тебя не услышит», — обретает более зловещий смысл.

Создатели фильма разыгрывают противостояние двух персонажей в книжном стиле, они — воплощенные противоположности. Клэр много раз повторяет, что ее интересуют люди. Казалось бы, школьный учитель Энди должен быть ей неплохой парой, но нет: его прежде всего волнуют вещи. Например, он не любит, когда кто-то пьет из его чашки. Это обвинение почти прямо проговаривает отец Энди, преподающий в университете литературу. Когда сын заходит к нему на лекцию, речь отца слишком настойчиво крутится вокруг противопоставления двух персонажей из обсуждаемого произведения: одного интересуют вещи, другого — судьба. Обделенный вниманием матери Энди не умеет общаться с людьми на равных, зато способен превратить в вещь живое существо. Когда похититель берет в руки фотоаппарат, он всегда снимает женщину лишь частично, расчленяя ее на детали, когда объектом фетиша становится часть тела, человек за которой словно и не важен. В продолжение этой логики Энди пользуется «Полароидом» — так плоть становится вещью почти моментально. Нет ничего удивительного в том, что Клэр в какой-то момент станет находить в квартире останки предыдущих пленниц — и фото, и волосы.

Разумеется, о фильме, снятом женщиной-режиссером о мужчине, запирающем девушку и насильно удерживающем ее в квартире, трудно говорить без упоминания гендерной проблематики. Это кино можно смотреть и как триллер, и как драму про неудачный выбор полового партнера. Все это приводит к домашнему заточению, и сама Кейт Шортланд признаётся, что в своем фильме размышляет о том, как женщины фантазируют о насилии как о чем-то сексуальном. Название отсылает к стокгольмскому синдрому — появлению у жертвы симпатии к агрессору. Только синдром берлинский отличается от своего северного собрата обратной последовательностью: Клэр не влюбляется в Энди, попав к нему в плен, а сначала испытывает симпатию, после чего оказывается в плену. Как ни странно, синдром можно диагностировать еще до усугубления ситуации. Создатели фильма доводят до крайности привычные отношения мужчины с женщиной и показывают, что в своей основе это патологично. «Ты можешь просто быть нормальной?» — искренне возмущается мучитель, а уже через минуту бьет женщину по щеке. «Берлинский синдром» не без остроумия претендует на то, что описывает именно нормальные отношения и показывает насилие, лежащее в их основе.

Шортланд говорит, что вдохновлялась фильмом «Мизери» (1990) и «полными темного эротизма» сказками: «Красной шапочкой», «Спящей красавицей» и «Белоснежкой». Элементы сказок деталями разбросаны по сюжету: маска волка Энди, волшебное подаренное мамой украшение на шее Клэр. Схожий сюжет романа Джона Фаулза «Коллекционер» строился вокруг классового конфликта: красивая студентка-художница заточалась в подвал необразованным коллекционером бабочек. В «Берлинском синдроме» подобные проблемы вынесены за скобки, главные персонажи здесь по всем параметрам близки друг другу. Это делает кино Шортланд более пессимистичным при еще резче упрощенной структуре сюжета. Такая простота могла бы отлично сочетаться с жанром триллера, если бы не сценарные длинноты во второй половине фильма. Формат для истории отличный, но все равно «Берлинский синдром» остается упражнением прежде всего интеллектуальным, а не развлекательным. Впрочем, развлекаться на зрелищах втыкания отвертки в руку и ломания пальцев — это далеко не всегда обязательно.