Искусственный боди-хоррор: тревожная эстетика цифровой эпохи

Любой, кто хоть раз работал с генеративными нейросетями для создания изображений, знает: насколько бы хорошо ты не задавал промпт, результат рано или поздно может начать сбоить. От причудливой глитч-эстетики до настоящего цифрового боди-хоррора — то, что создаёт ИИ, рано или поздно вызывает дискомфорт. Но что именно нас пугает и привлекает в этих генерациях? Почему изуродованные тела, созданные машиной, кажутся более зловещими, чем образы, придуманные человеком? И как это связано с нашей культурной памятью — от Кроненберга до вирусных короткометражек? Ответы на эти вопросы искала Дарья Алиева.

Странное рядом

Знаковый пример — вирусный ролик, сгенерированный ИИ, в котором Уилл Смит с демонической усмешкой поглощает спагетти. Казалось бы, концепт комичный, но в результате получается пугающая пародия на человека: глаза выкатываются из орбит, рот искажён. Видео посмотрели миллионы — и сочли его пугающим не из-за сюжета, а из-за доведённого до абсурда эффекта зловещей долины — феномена, при котором объект выглядит почти как человек, но не совсем.

Впрочем, подобные образы не новинка. Ещё в начале 2000-х широкую известность получил короткометражный фильм «Кот с человеческими руками», а в 2020-х — «Безумный бог» Фила Типпетта, где схожая во многом эстетика выстраивается вручную. Отличие в том, что теперь подобное можно воссоздать за минуты, имея лишь ноутбук и доступ в интернет.

Порог входа в генерацию визуального ужаса сегодня минимален. Достаточно текстового промпта — и машина выдаст изображение, которое ещё недавно потребовало бы десятки часов ручной работы. Именно поэтому мы наблюдаем бум «тревожной эстетики». Каждый пользователь, по заветам медиатеоретиков Маклюена и Хабермаса — потенциальный создатель; каждая нейросеть — зона хаотического эксперимента.

Как справедливо подмечают в сети, на подсознательном уровне мы чувствуем жуткую связь между тем, что выдаёт эта примитивная цифровая сеть, и тем, что мог бы придумать неисправный человеческий мозг. Машина, не обладающая эмоциями, неожиданно отражает то, что мы бы приписали психологическому расстройству, сновидению или галлюцинации. Выходит этакая симуляция психоза на уровне визуала.

ИИ и тело

В классическом хорроре мы, как правило, сопереживаем персонажу. В работах ИИ нет ни персонажа, ни (со)страдания — только симуляция боли и мутаций. И всё же мозг реагирует: мы видим не просто «искажённую картинку», а цифровой организм, у которого нет актёра — и потому нет защиты. Всё взаправду. Может ли ИИ осознавать страдание? Конечно, нет. Но если он изображает страдание так убедительно, что у нас возникает эмпатия, мы начинаем интерпретировать его статус не как картинку, а как возможность, пусть и гипотетического, но существа.

Эффект зловещей долины остаётся одним из главных факторов, делающих нейросетевой боди-хоррор неуютным. Алгоритм воссоздаёт анатомические детали — рот, глаза, руки — но как будто не до конца понимает, как они соотносятся друг с другом. Так появляются лишние зубы, удвоенные суставы, лица с зеркальной асимметрией. Такое изображение не пугает нас напрямую, вместо того стимулируя восприятие и заставляя мозг судорожно искать ошибку. Как будто ИИ не рисует людей, а пытается вспомнить, как они устроены — и с каждым разом всё сильнее отходит от нормы.

Существенная особенность боди-хоррора — трансгрессия: вторжение за границы телесного, дозволенного, живого. Человеческое тело, утрачивающее форму, всегда было носителем ужаса — от живописи Гигера до «Мухи» Кроненберга. Но в случае с нейросетями гротеск выходит на новый уровень. Не потому, что страшнее, а потому что бессмысленнее, ведь ИИ не знает, что такое боль, мутация или травма.

Анатомия цифровой ошибки

Впрочем, эстетика нейросетевого ужаса рождается не только из культурных страхов, но и из технических ограничений самих генеративных моделей. Машина по‑своему «видит» тело, и эта оптика чужда нашей, человеческой, логике. В отличие от человека (или даже животного), искусственный интеллект не понимает ни трёхмерности, ни физики. Он не воспринимает тело как объёмную структуру, подчинённую законам гравитации и симметрии. В результате появляются три руки, слитые черты лица, гибриды с ухортом или плечоглазом.

Искажённые, почти меметичные образы размывают привычные категории. Они ставят под сомнение само определение «человеческого»: что это — тело? сознание? одушевлённость? Эти лакуны порождают визуальный шок — аффект, когда зритель одновременно испытывает острое эмоциональное напряжение и потребность пересобрать культурные коды.

Одна из причин искажений — то, как ИИ обучается. Ранние модели генерации изображений использовали метод наложения: собирали картинку, совмещая отдельные элементы с разных фото. Когда системе предлагали «человека с руками», она могла просто вставить предмет, похожий на руку, в наиболее вероятную зону. Часто — с ошибкой.

Даже самые современные алгоритмы плохо различают детали, если они слабо представлены в обучающей выборке. Например, лица почти всегда в фокусе — на портретах, в кино. А руки часто смазаны, обрезаны, перекрыты. Поэтому нейросеть «знает» лицо — и лишь «догадывается» о том, как выглядят  руки. Отсюда — лишние пальцы и невозможные изгибы.

Другой эффект связан с искажённым вниманием. ИИ может «зациклиться» на мельчайших деталях: текстурах кожи, мимике, морщинах. В результате картинка поражает микроскопической точностью, но «разваливается» на уровне общей формы. Алгоритм, в сущности, не понимает, что такое целостность тела, заменяя это понимание бездушной компиляцией. Этим и объясняется эффект нелепых гибридов: когда черты нескольких тел или лиц сшиваются в единое, но не «читающееся» существо. Перед нами — не демон и не монстр, а ошибка построения. Но именно эта ошибка выглядит наиболее зловещей.

Цифровые кошмары и тело без границ

Пандемия, цифровизация, тревога перед климатическим будущим — всё это трансформирует восприятие тела. Мы больше не мыслим плоть как нечто гарантированно стабильное. ИИ-боди-хоррор отражает этот сдвиг: он визуализирует страх утраты контроля, превращения тела в алгоритм, в набор условных значений, в симуляцию плоти. Так, одним из первых «монстров» DeepDream стал так называемый «кошмарный зверь» — случайное сочетание элементов, вызвавшее массовую тревогу именно из-за своей нелогичности.

Притом визуальные образы, создаваемые ИИ, — это не только эстетика страха. Это отражение культурной тревоги, связанной с распадом целостной модели тела, человека и субъективности. Когда изображения становятся самостоятельными и выходят из условной парадигмы того, «что хотел сказать автор», они подрывают антропоцентричную модель искусства.

Современные художники сознательно используют ИИ как инструмент для генерации хоррор-изображений. Аккаунты вроде @latentspaces, @voidstomper, @deadtempovisions создают dreamcore и nightmarecore — галлюцинаторные миры, вдохновлённые VHS-эстетикой, аналоговым хоррором и интернет-мифами. Эти сцены — будто фрагменты снов, записанных машиной, которая не может видеть сны, но обучена визуализировать наши страхи. Именно поэтому ИИ-хоррор отсылает к цифровым легендам вроде Slenderman, Momo или The Backrooms — они становятся новыми мифами тревожной эпохи, способом осмыслить коллективные фобии и визуализировать скрытые зоны подсознания.

Цифровой художник Робби Баррат однажды обучил ИИ на классических изображениях обнажённого тела. Но вместо возрожденческой пластики получил серию пугающих образов: расплавленные фигуры, неясные силуэты, скрученные останки тел. Машина «поняла» обнажённое тело как абстрактную форму, а не как человека.

«Нет цензоров, нет продюсеров, нет рейтингов. Только ты и машина», — пишет @deadtempovisions. ИИ не просто имитирует ужас — он «распаковывает» структуру страха, вытаскивая из сетевой памяти образы, на которые не решился бы ни один студийный сценарист.

Как модель обучения переписывает свои весовые коэффициенты, так и тело ИИ учится на собственных деформациях. Оно мутирует, анализирует эти мутации, тиражирует их. Ошибка становится новым цифрово-биологическим законом, а мы, возможно, впервые смотрим в цифровое зеркало, которое не искажает, а показывает слишком честно.

Когда алгоритм смотрит в бездну

Как писал американский философ новой школы Юджин Такер, спекулятивный реализм исходит из мысли, что реальность существует вне человеческого восприятия и не обязана с ним соотноситься. В этом ключе искусственный интеллект, генерируя образы, лишённые эмпатии и контекста, проявляет не просто ошибку алгоритма, а онтологическую инаковость: форму, пришедшую из мира, где человек — не центр мироздания, а всего лишь случайность.

Искажение узнаваемого становится предвестием исчезновения субъекта и тела как ядра идентичности. Нейросеть порождает формы, буквально стирающие антропоцентризм. Мы сталкиваемся с самым тревожным: распадом категорий, отказом мира быть узнаваемым. Мозг в панике пытается реконструировать целое из фрагментов — распознать рот, где его нет, идентифицировать глаз в абстрактной тени. Но чем ближе мы к «узнаванию», тем более угрожающим становится идентифицируемый объект.

Спекулятивные философы вроде Квентина Мейясу утверждают, что никакая форма не обладает привилегией быть истиной — всё случайно. И в этом смысле боди-хоррор, сгенерированный ИИ, становится эстетическим доказательством этой идеи: «плавящиеся лица» выглядят так же убедительно, как любое нормальное тело. В такой парадигме мы приближаемся к пороговой точке сингулярности, за которой машины не просто обучаются — они самомодифицируются, выстраивая собственные законы. Гротескное тело становится опцией, а не не исключением из правил. Человеческое же тело превращается в инкубатор чуждого — пространства, в котором алгоритм проявляется не как помощник, а как форма враждебного морфогенеза, не зависящего от человеческого замысла.

Мы наблюдаем не «ошибку» машины, а новую онтологию, в которой человек — лишь один из возможных вариантов воплощения. Нас ждут не «плохие» тела, а другие, автономные, не нуждающиеся в оправдании. И именно это ощущение — что форма больше не подчиняется нашему желанию — рождает ощущение тревожного осознания, заключающегося, собственно, в том, что мир больше не строится вокруг нас, и лишь ближе подбирается то, что наступает после.