«Рой»: кто успел, тот и съел

На Netflix вышел французский инсектофобский хоррор «Рой», в котором темы экологии, экономики, семейной и личной драмы тесно переплетаются с психологией и бодихоррором. Марк Шредер разбирается в этих переплетениях для RussoRosso.

«Рой» / La nuée (2020)
Режиссер: Жюст Филиппо
Сценарий: Жером Женевреи, Франк Виктор
Оператор: Ромен Карнакад
Продюсеры: Мануэль Шиш, Тьерри Лоунас, Оливье Пере

Вдова Вирджини (Сулиан Брахим) разводит саранчу во французской провинции. Засушенных и перемолотых в муку насекомых за копейки покупают соседи-фермеры на корм, но к саранче в кулинарии относятся с брезгливостью. Дома тоже неладно: младший сын Гастон (Рафаэль Романд) хочет в футбольный лагерь, на что нет денег, а дочь-подросток Лаура (Мари Нарбонн), уставшая от издевок одноклассников, бунтует против очередных макарон на ужин и ненадежных солнечных батарей.

Со всем этим безумием Вирджини помогает справляться влюбленный в нее сосед-винодел Карим (Софиан Каммес), однако на романтику времени не остается. Женщина задыхается в долгах. Случайно заметив, что насекомых будоражит запах крови, она запихивает раненую руку в теплицу. На новом корме насекомые жиреют, «колбасятся» и стремительно размножаются.

В слоуберн-хорроре «Рой» Жюста Филиппо потеря контроля над популяцией вредителей особенно опасна: ты умрешь не от голода, а от кровопотери, пока о кожу трутся сотни шипастых лапок. На костяк семейной драмы режиссер ловко наращивает слои мультижанровой плоти: «Рой» читается и как эко-хоррор, и как бодихоррор, и как экономический и психологический хоррор о безвыходной ситуации, когда абсолютное самопожертвование – единственный способ прокормить себя, семью и бизнес.

«Рой» использует привычные для инсектофобных хорроров визуальные приемы. В макросъемке долгие статичные кадры усиков и жвал похожи на вырезки из научно-познавательных фильмов о копошении прямокрылых. Вот саранча заботливо отгрызает мальчику бородавку, а здесь она кормится издыхающей зверюшкой. При всей внешней медлительности и легкой отстраненности от происходящего «Рой» насыщен тревогой и нежной мерзостью. Классическая музыка сплетается с оглушительным стрекотом, ужас – с жадностью, жвала – с кожей.

С отвращением к энтомофагии в европейских культурах ничего не поделаешь, зато образ насекомых – питательных или питающихся – уже давно показал себя в фильмах ужасов как один самых сильных по эмоциональному воздействию. Работа Филиппо заставляет невольно вспомнить старые научно-фантастические ленты, будь то кровожадные тараканы из «Гнезда» (1988) или их модифицированные братья из «Жука» (1975), способные поджигать леса и группироваться во фразы для общения с учеными. Сол Басс в культовом (хотя и унылом) триллере «Фаза 4» (1974) крупным планом показывал мир разумных муравьев, которые разоряют фермы и, в конце концов, порабощают планету.

Огромное количество лент из поджанра о «мести природы» пугало интеллектуальной войной с захватчиками другого вида, развитого на равных с человеком. Однако саранча Филиппо не разумна, а стихийна, что куда страшнее, ведь с ней нельзя договориться. Саранча – древний символ жадности и уничтожения. Чем ее больше, тем усерднее она плодится, тем сильнее она хочет есть. Когда плотность роя достигает критического уровня, взрослые особи взлетают для миграции и поглощают все, даже собственных мертвецов.

Главное отличие «Роя» от прежних ужасов – описание симбиотических отношений Вирджини и саранчи в духе результатов опытов Сета Брандла из кроненбергской «Мухи» в их менее радикальной форме. Филиппо показывает не угрозу инсектотерроризма, а болезненную вампирическую связь, созависимость, где один питается другим в интересах собственного обогащения. Для Вирджини потеря контроля над роем равна экономическому краху и началу личного апокалипсиса в духе Нового Завета, где саранча вышла из дыма на землю, чтобы мучить человека.

Меж тем к такому исходу героиню привела практика перепроизводства: нужно строить больше вольеров, продавать больше, производить дешевле, несмотря на жертвы и последствия. Ей придется понять, что держаться за прошлое так же губительно, как и за кровавый бизнес. Чтобы отстраниться от семейного кризиса, Вирджини отдавала насекомым все ресурсы, будто мать новорожденного. Только для саранчи равное партнерство противоестественно. Саранчовые – прирожденные монополисты. Проще говоря, кто успел, тот и съел, кто не успел – того съели.