А ТЕПЕРЬ ПОСМОТРИ: «КРОВАВАЯ ЖАТВА»
3987Рубрика «А теперь посмотри» — это возможность взглянуть на известные фильмы глазами новичка. В ее рамках опытный кинокритик Алексей Филиппов ликвидирует пробелы в жанре хоррора и описывает нам свои впечатления. Для начала RussoRosso предложил фильм «Кровавая жатва» (реж. Александр Ажа, 2003) — классический образец нового французского экстремизма.
Условия такие: кинокритик против собственных белых пятен, первая кровь, первая брачная ночь, схватка один на один в полной темноте или почти. У меня за спиной уютный дом, символизирующий увиденное и знакомое. Впереди окровавленное закатом кукурузное поле неотсмотренных классических (чтобы это ни значило) фильмов ужасов. Каждую неделю будет происходить неслучившаяся ранее встреча, и чем это закончится, предсказать довольно-таки трудно. Оружие выбираю я, и мне по душе сельскохозяйственный инструмент из выбранной картины. В «Кровавой жатве» это циркулярная бензопила.
Тут сложно не хлопнуть себя по лбу: резня бензопилой — это такой расхожий троп, что уже даже неинтересно (кажется, ради этого их и продают). Когда фильм начинается с напуганной несущейся через лес девушки, скорость разгона до скуки может достигать показателей хорошего спортивного автомобиля. Правда, это не первая сцена. На первых кадрах — ступни, спина и бормотание: «Между нами больше никто никогда не встанет». Когда две студентки — коротко стриженная блондинка Мари (Сесиль де Франс) и длинноволосая шатенка Алексия (Майвенн Ле Беско) — под Felicita мчатся ботать что-то скучное в провинциальный домик родителей последней, уже хочется поставить галочку напротив графы «ладное упражнение в техническом навыке прилежного хоррор-подмастерья». В роли хоррор-подмастерья — Александр Ажа (в год премьеры ему исполнилось 25, за плечами уже один полный метр). Но все не совсем так.
Если не делить кино на highbrow и lowbrow (ну, правда, пора), в общем, понятно, что хоррор — это не только про страх, но и отчасти про повторяющиеся с некоторой вариативностью условно безотказные шестеренки. И для Ажа «Кровавая жатва» не столько оммаж «Техасской резне бензопилой», сколько новое воплощение хуперовского Кожаного лица. Это вопиющая вторичность — всего лишь (ха-ха) человек в маске из кожи других людей и фильмов. И когда зритель наконец по истечении первой трети картины радостно срывает этот наружный покров, там оказывается еще один. А потом еще. И если бы Ажа снимал десять лет спустя — был бы, надо думать, целый караван, бесконечные наслоения чужой кожи.
В содержательном смысле эти наслоения складываются в пресловутую «кожу, в которой я живу»: открыточный домик с классической семьей (папа, мама, брат-ковбой, собака) подвергается нападению. И раз это не реднек, онанирующий при помощи отрезанной головы, то очевидным образом девушка, неспособная принять свою гомосексуальность настолько, что проще вообразить этого реднека.
Про дом действительно стремно: во время просмотра ловлю себя на мысли, что затягивает в происходящее отнюдь не социология (кто бы сомневался), а сразу две руки страха. Перманентный тремор по поводу безопасности, который родная коробка лишь слегка глушит, и мотив ночного кошмара: это ловушка. Прятаться тут особо негде, варианты побега ограничены, как и моральный выбор по отношению к окружающим. Тут фильм уже начинает себя разоблачать: ты — это Алексия, опций вообще по минимуму, а степень сюжетного присутствия практически максимальная; учитывая, что сеанс «Кровавой жатвы» застигает меня в привокзальном отеле, все это только обостряется.
Дальше Ажа все разыгрывает по нотам: пробивающее до дрожи вторжение в личное пространство — одновременно и начало операции «Освобождение». Пока «Кровавая жатва» прикидывается очередной схваткой девственницы с не слишком мотивированным злом, Мари устраняет все влиятельные факторы, все источники возможного осуждения ее чувств. Французский маньяк при этом работает нерасторопно и дотошно: проверяет, не мокрая ли раковина, не теплится ли батарея, но под кровать и в шкаф — самые очевидные места — почему-то не заглядывает. Кабинки в мужском туалете он тоже не исследует: это побочный эффект той же консервативной логики, что породила его в сознании Мари. Для любви к Алексии она должна стать мужчиной.
При этом «Жатву» с одинаковой вовлеченностью можно смотреть с обеих позиций — и с консервативной, и с прогрессивной. Финал в духе «Психо» демонстрирует, что иррациональность у Ажа превалирует над риторикой так же, как страх может задавить доводы рассудка. И зашкаливающая узнаваемость тут не порок: как раз-таки обманчивая безопасность знакомого становится первой жертвой режиссера.
